— Иамен, проверьте свой карман.
— Вас так впечатлил затеянный вами цирк, что вы решили податься в фокусники?
— Не спорьте, просто проверьте.
Некромант порылся в брюках и с выражением легкого удивления вытащил оттуда древнюю фрицевскую зажигалку. Вдохновленный успехом, я тут же попытался воплотить еще и портсигар с желанным куревом, но тут уж Иамен возмутился:
— Кончайте плодить фантомы у меня по карманам. Хотите развлекаться, развлекайтесь с собственными.
— Нету у меня карманов. Был один, да и тот ваш батяня раскурочил.
Я с сожалением взглянул на дыру в своем комбе, как раз в том месте, где Драупнир старательно и прилежно пристегал мне потайной карман.
— Из уха вытащите. Тоже излюбленное трюкачами место.
Я припомнил виденные мной по телевизору шоу престидижитаторов и попытался извлечь пачку «Кента» из-за шиворота. Пачка возникла. Сигарет в ней только не было. От моих усилий по углам букинистического магазинчика поползли зловещие тени. Книги зашевелили страницами, и одна даже попыталась взлететь с полки…
— Пойдемте отсюда, — сказал я, пугливо оглядываясь через плечо на то, что складывалось в глубине магазинчика из отдельных страниц.
— И давно пора, — откликнулся некромант.
На третий день фантомы исчезли — наверное, я ими переболел. Опять потянулась ровная, гладкая, безжизненная пустошь. Один раз над горизонтом возник мираж солончакового озера. Возник, повисел, растаял. Хорошо еще, что не мучили меня ни голод, ни жажда — потому что закусить здесь можно было разве что пылью, и ей же запить трапезу.
А вечером третьего дня, на привале, у синевато горящего костерка и состоялся самый длинный наш разговор.
Иамену становилось все хуже. Пару раз он свешивался с лошади, и его тошнило какой-то гадостью — черви, скользкие хвосты мокриц. Я удерживал некроманта за пояс, чтобы не грохнулся вниз. После приступа он, не слова не говоря, отирал губы, выпрямлялся в седле, и мы снова продолжали путь. Когда лошади уже с трудом перебирали разбитыми копытами, на горизонте засинели горы. Некромант обрадовался.
— Кажется, мы успеем.
Однако, мы не успевали. Ржавчина почти сожрала серебро, лошади падали с ног, а синяя горная цепь все отодвигалась и отодвигалась, словно издеваясь над нами. Пришлось устраиваться на привал. Некроманта трясло. Я старался развести огонь побольше, но фальшивые книги горели неохотно, будто в воздухе не хватало кислорода. Или будто само время тянулось здесь медленнее обычного.
— …Что, герой, оглядываетесь?
— …В особо запущенных случаях внутренняя аудитория еще и путается с внешней…
— …На самом деле, мне очень страшно.
Кажется, это были первые искренние слова, которые я от него услышал. Иначе, подбросив в костер сочинения лорда Байрона, я бы не решился сказать:
— В первый день, когда мы только вышли… Вы сказали, что не возлюбили меня, как брата.
Он оторвался от своих записок и взглянул на меня.
— И что?
— Вы поэтому так много возитесь с детьми? Вас мучит вина оттого, что ваша мать… Что она убила ваших братьев… сестер?
Иамен усмехнулся.
— С каких это пор, Ингве, вы заделались психоаналитиком?
Я угрюмо огрызнулся:
— Вам, значит, можно, а мне нельзя?
— Из вас психоаналитик, как из меня Папа Римский
— По-моему, как раз из вас бы получился неплохой Папа Римский
— Нет. Плохой. Я не люблю тратить время понапрасну. А времени у меня как раз осталось мало.
Он захлопнул книжку и отложил в сторону. Если бы на нем были очки, снял бы и засунул в нагрудный карман — но очков не было. Поэтому, наклоняясь к своим запискам, он слегка щурился. Сейчас некромант смотрел на меня прямо. В светлых глазах пробегали синеватые отблески пламени.
— Я вижу, вам хочется поговорить. Пора нам, действительно, объяснится, больше шанса может и не представиться. Задавайте свои вопросы. Я постараюсь ответить с максимальной честностью.
С максимальной. Не абсолютной. Ага.
— Что произойдет, если я срублю Ясень? Что мир погибнет, я уже слышал, так что не затрудняйтесь.
— Я же говорил — я не собираюсь вам врать. Произойдет ровно то, что происходит всегда. Что произошло уже тысячу или больше раз. Все повторится. История замкнется в кольцо. Снова из костей Имира зародится суша, если верить вашей мифологии. Или вода отделится от тверди. Или грянет Большой Взрыв. Все это, в сущности, явления равнозначные. Снова вырастет Ясень. Снова Один оседлает Слейпнира и поедет к источнику Урд. Снова Локи привяжут к скале кишками собственного сына. Снова убьют Бальдра. Снова обвалится Вавилонская Башня, падет Троя, построят Рим, разрушат Карфаген, сожгут Александрийскую библиотеку. Снова под корнями дерева заведется Червь. Снова родится герой. Возможно, его даже будут звать Ингве. Снова он возьмется за меч…
— Не продолжайте, я понял. Как насчет вас?
— А что насчет меня?
— Если все повторится… Если все уже случается не в первый раз, значит, во всех этих погибших мирах был свой Иамен, который пытался остановить… придурка с мечом, так?
— Значит, был.
— Но не остановил?
— Как видите.
Мне стало страшно. Вот тут мне стало по-настоящему страшно.
— Почему?
Он пожал плечами и поворошил ножнами катаны угли костра.
— Судьба, Ингве. Предопределение, дхарма. Та сеть, в которой мы все запутались. Закон старого мира. Как же я его ненавижу…
Но в его голосе не было ненависти — скорее, многолетняя усталость.
— Да ведь вы же сами верите в судьбу! Когда я спросил вас, почему вы не попытались снова меня убить…
— Конечно, верю. Точнее, знаю.
Он отложил катану и снова взглянул на меня.
— Мне не верить в судьбу так же глупо, Ингве, как паровому котлу не верить в законы термодинамики. Можно строить в свободное время перпетуум мобиле, но если купил «порш», изволь заправлять его бензином, иначе далеко не уедешь.
Я уставился в комфорочного цвета пламя. От слов некроманта меня пробрало холодом — древним, привычным, безнадежным холодом.
— Но, Хель побери, разве вам не обидно? Разве не страшно осознавать, что то, что вы делаете, заранее обречено на провал? Как вы вообще можете продолжать…
Он пожал плечами.
— А что мне остается?
Я мрачно усмехнулся.
— Бросить все это и поехать во Флориду. Или в Таиланд. Ли Чин была бы рада…
Некромант не ответил — да я ответа и не ждал.