Через полчаса Пфефферкорн выбрался к ограде. Месиво стало жиже, под ногами чувствовалась твердая земля. Еще минут двадцать он брел вдоль забора и наконец вышел к заброшенному КПП, где вместо шлагбаума была цепь, приваренная к покосившимся столбам. Пфефферкорн поднырнул под нее и оказался на воле.
На обочине грязного проселка стояла деревянная душевая кабинка, вроде пляжной. Вывеска над дверцей гласила: диигужутзиунниуии пункхтъ. Дезинфекционный пункт. От водяной колонки тянулся обычный садовый шланг. Смыв жижу, Пфефферкорн осторожно выбрался из комбинезона, бросив его в кабинке. Проселок вывел на большак. Пфефферкорн зашагал, желая отдалиться от реактора. Потом притормозил и огляделся. Вокруг под лунным светом блестели росистые луга. Мертвая тишина, даже коза не мекнет. Пфефферкорн достал мобильник. Качество связи — на одно деление. Он прошел чуть дальше. Тут сгодится. Он закрыл глаза и представил визитку. Потом набрал номер.
— Та, — отозвался Фётор.
— Это я, — сказал Пфефферкорн.
В трубке повисла шершавая тишина.
— Где вы? — спросил Фётор.
— Думаю, пять-шесть километров от города.
— Вас кто-нибудь видел?
— Нет.
— Вы один?
— Да.
В трубке зашуршало — Фётор прикрыл микрофон. С кем-то заговорил. Тот неразборчиво ответил. Фётор вернулся. Продиктовал адрес.
— Это в районе набережной.
— Найду.
— Поспешите, — сказал Фётор и отключился.
Пфефферкорн долго смотрел на звезды. Может, больше не доведется увидеть. Только что он совершил роковую ошибку в мире, где никому нельзя верить. Но он не желает в нем жить. Спрятав телефон, Пфефферкорн зашагал по дороге.
Фётор жил на одиннадцатом этаже безобразной бетонной башни. Лифт не работал. Провонявшая мочой скользкая лестница была усеяна упаковками от презервативов. После подъема из реакторной шахты и долгой пешей дороги в город ноги ныли. Пфефферкорн тяжело опирался на перила.
Фётор велел идти прямо в конец коридора. Инструкция была не лишней, ибо почти на всех квартирах номера отсутствовали. В мертвой тишине стук в дверь показался громом. Дверь чуть приотворилась. Волосатая рука поманила внутрь.
Пфефферкорн вошел в прихожую. Неважно выглядевший Фётор запахнул халат. Сквозь бездверный проем виднелась крохотная кухня с газовой плитой и рукомойником, над которым висела деревянная сушилка с четырьмя пластиковыми тарелками. Холодильника не было. Все это не тянуло на семейный очаг. Из прихожей коридор вел в неосвещенную комнату.
— После вас, — сказал Фётор.
Пфефферкорн шел ощупью. В нос ударил крепкий мужицкий запах. В комнате царила тьма, задернутые шторы не пропускали лунный свет. Пфефферкорн резко остановился. Фётор ткнулся ему в спину и, пошарив по стене, щелкнул выключателем.
От яркого света Пфефферкорн зажмурился. Потом открыл глаза и огорченно понял, что и впрямь обитает в мире, где никому нельзя верить. В комнате была не жена Фётора. Если Фётор вообще женат. И если он Фётор. Личность ростом в шесть футов пять дюймов явно была мужчиной. Крепким, зверского вида. С иссиня-черной эспаньолкой и руками сплошь в татуировках. Одетый в кожаную мотоциклетную куртку и черные сапоги, он рыкал не хуже мусоровоза. Пфефферкорн рухнул на колени, хватая ртом воздух. Никто его и пальцем не тронул, но сознание — видимо, угадав, что его ожидает, — решило загодя угаснуть.
— Ан дбигуеца.
— Дьюжтбителньюо?
— Пмьемью.
— Дружище. Как вы? Слышите меня?
Пфефферкорн открыл глаза. Над ним встревоженные лица Фётора и мотоциклиста. Вопреки ожиданиям, он не в камере, но в той же гостиной, лежит на диване. Пфефферкорн попытался сесть. Его мягко удержали:
— Лежите, дружище. Вы грохнулись, точно куль с корнеплодами. Мы уж думали, у вас инфаркт.
В кухне засвистел чайник. Мотоциклист рыкнул и вышел.
Пфефферкорн ощупал себя. Не связан, вроде никаких повреждений, если не считать ушибленную голову.
— Аха. — Закряхтев, Фётор уселся в пластиковое кресло. — Вы уж извините, я не хотел вас обескуражить. Думал, иностранцы к такому привычны. Видно, ошибся. — Он вздохнул, потер лицо и устало улыбнулся: — Ну вот, дружище. Теперь вы знаете мою тайну.
Пфефферкорн огляделся и показал на стену, а потом на свое ухо.
Фётор покачал головой:
— Тут ничего нет. Да это меня не волнует. Беспокоит, что скажут соседи, друзья, родные. У Яромира престарелая мать. Новость ее убьет.
Яромир принес три кружки горячего чая. Раздал, сел на пол подле ног Фётора. Тот уютно положил руку на его мощное плечо. Яромир накрыл ее ладонью. Они переплели пальцы и замерли, слушая Пфефферкорна. Он изложил свою просьбу и смолк в ожидании ответа. Фётор задумчиво смотрел перед собой. Лицо Яромира было безмятежно. Наверное, моя просьба чрезмерна, думал Пфефферкорн. Ради спасения себя и Карлотты он ставит на кон чужие жизни, а шансы на удачу призрачны. Однако героизму чужд расчет. Поглощенный заботами, он даже не подумал, нельзя ли из этого состряпать роман.
Фётор резко встал и вышел в соседнюю комнату. Было слышно, что он говорит по телефону. Пфефферкорн одарил Яромира смущенной улыбкой.
— Извините, что обеспокоил вас, — сказал он.
Яромир рыкнул и отмахнулся.
— Давно вы вместе? — спросил Пфефферкорн.
Яромир растопырил десять пальцев, затем показал еще один.
— Однако. Здорово. Мазел тов.
Яромир улыбнулся.
— М-да. А чем вы занимаетесь?
Яромир рыкнул, вспоминая слово, потом улыбнулся и щелкнул пальцами:
— Матрас.
Вернулся Фётор.
— Она здесь, — сказал он, протягивая бумажный клочок.
Пфефферкорн посмотрел адрес:
— Это же «Метрополь».
Фётор кивнул.
На бумажке значился сорок восьмой номер. Пфефферкорн жил в сорок четвертом.
— На причале будьте не позднее трех, — сказал Фётор. — На рассвете Яромир отплывает.
— Ах, вот оно что! — сообразил Пфефферкорн. — Матрос!
— Он так сказал? — Фётор укоризненно глянул на друга и что-то проворчал на злабском. — Яромир капитан.
Тот скромно потупился.
Пфефферкорн благодарно пожал ему руку. Фётор обнял Пфефферкорна за талию и проводил к выходу. Задержавшись в дверях, он спросил:
— Скажите, дружище, правда ли, что в Америке мужчинам не зазорно вместе пройтись по улице?
Пфефферкорн посмотрел ему в глаза.