Там, где лунный свет превращает реку в серебристую до­рогу, на кромке леса, где возятся и сопят неведомые твари, где на невысокой стене стоят крошечные лампы, огоньки ко­торых очень легко задуть, потому их надо оберегать и защи­щать. Она видела его в своих кошмарах.

Глава тридцать первая
Повелитель смерти

Змееглаз ушел из дворца, забрав свой меч в Зале Девятна­дцати Диванов. Он спустился по лестнице, обошел Нумеру и двинулся к громадине Святой Софии.

Его долг Може подождет. Он чувствовал себя чрезвычай­но странно, каким-то полупьяным, и ему не терпелось испы­тать меч в деле. Впереди сквозь мглу шли какие-то люди. Са­мое время узнать, действительно ли ученый снял с него проклятие. Никакой разницы лично он не ощущал. Желание драться по-прежнему сидело в нем, словно застрявший в гор­ле кусок, который необходимо отрыгнуть.

Надо попробовать, решил он. Среднюю улицу в конце пе­ресекал узкий переулок. Кажется, вполне подходящее место для засады, темное, как подвал. Его жертва обязательно бу­дет с фонарем. У него не было лампы, поэтому он вошел в пе­реулок, ведя одной рукой по стене, а другую выставив перед собой, чтобы ни на что не натолкнуться. Никого. Затем по­казался огонек.

Кто-то шел по переулку, неся лампу. Двое мальчишек лет десяти, судя по одежде, чьи-то рабы.

— Паршивый вечер, — сказал один из них, кивая ему на ходу.

Змееглаз кивнул в ответ. Когда мальчики повернулись к нему спиной, он протянул руку к мечу. Нет, он не станет вытаскивать его. Свет лампы, которую несли мальчики, по­мерк. Змееглаз находился на задворках складов, где храни­лись рыночные товары. Дверей здесь не было, разило мочой, навозом и отходами, принесенными ветром с Бычьего рын­ка. В четырех шагах от него, между двумя домами, начинал­ся совсем уж узкий проулок. Склады были так тесно при­двинуты друг к другу, что даже сравнительно небольшой человек, такой, как Змееглаз, протиснулся бы с трудом. Он протиснулся.

Прошло минут десять, и снова появился огонек. На этот раз солдат. Он поставил лампу на землю шагах в шести от того места, где затаился Змееглаз, и начал мочиться. Змее­глаз сжал рукоять меча. Не так сильно, спокойнее. Он пом­нил, что говорили ему воины в Бирке, когда он просил их совета.

Он расслабил руку и снова взялся за рукоять меча. Вынул его из ножен.

— Кто здесь?

Грек одернул солдатский мундир и развернулся.

Это был тот самый миг, о котором мечтал Змееглаз.

— Всего лишь я.

Он шагнул вперед, и его меч засверкал в свете лампы.

— Ты решил ограбить не того человека, сынок, — прого­ворил грек. Он говорил невнятно, было ясно, что он навесе­ле. — Ты...

Змееглаз ринулся на него, высоко подняв меч, чтобы с си­лой опустить на голову солдата.

Тот перехватил правую руку Змееглаза и пнул его ногой в живот. Мальчик ударился спиной о стену, меч выпал из ру­ки. Солдат сам обнажил меч и плашмя ударил Змееглаза по голове.

— Тебе повезло, что я сегодня в хорошем настроении, ще­нок! — сказал он. — Был бы ты мужчиной, я бы уже прот­кнул тебя насквозь. — Он еще раз заехал Змееглазу коленом, теперь ниже пояса. Мальчик упал в грязь, кашляя и пытаясь подавить приступ рвоты. — Считай, это тебе урок, — про­должал солдат, — а твой меч я заберу как трофей. — Он шаг­нул, чтобы поднять меч Змееглаза.

Мальчик лежал на земле, ощущая себя до крайности стран­но. От боли он как будто перенесся в одно удивительное место. Он видел себя на берегу реки, шел куда-то. Он уже ходил этим берегом раньше, решил он, хотя и не мог вспомнить, когда это было. Круглая луна висела в ветвях деревьев, и река в лун­ном свете была похожа на мерцающую дорогу.

Он пробормотал себе под нос одно название.

— Биврёст.

Неужели это он, радужный мост, который ведет в Асгард, вотчину богов?

У реки поднимались развалины стены, сломанной, зарос­шей, почти скрытой плющом. В стене была ниша, а в нише что-то мерцало. Что там? Свечка или небольшая лампа? В об­щем, какой-то огонек. Он никак не мог как следует рассмо­треть его. Зато очень хотел его погасить. В своем видении он плюнул на пальцы и протянул руку, чтобы затушить пламя. И как будто провалился в темноту — глаза закрыты, созна­ние покидает его.

Рядом горела еще одна лампа. Он сел, чтобы рассмотреть ее. Это та лампа, которую принес с собой в закоулок солдат. Шагах в десяти от Змееглаза лежал мертвый солдат, все еще сжимавший его меч. Больше поблизости никого не было, ни одной живой души. Змееглаз вспомнил огонек в саду своего разума и засмеялся. А ученый-то не обманул. Змееглаз при­нял Христа, и змея в его сердце выползла на свободу. Он по­дошел к телу и потрогал его. Оно было пронизывающе хо­лодным.

Змееглаз захихикал. Он исцелился, даже более того. Он убил противника, вовсе не касаясь его. Он поднял меч. Ко­нечно, было бы приятнее убить его этим оружием. Он пару раз ударил по мертвому телу. Ему пришла в голову одна мысль. Он перекатил мертвеца на живот и положил голову поровнее, отступил на шаг назад, сделал выпад и рубанул по шее мечом. Он немного промахнулся, задев мертвеца по за­тылку. Зрелище опускающегося на тело меча завораживало.

Змееглаз уперся ногой в затылок мертвеца и выдернул кли­нок. Потом попробовал еще раз. Снова промазал, теперь по­пав в плечо. На третий раз Змееглаз был точнее. Он оставил на шее большой порез. Еще два-три удара, и голова отделит­ся от тела. Он рубанул еще раз, и еще. Наконец голова пока­тилась с плеч.

Змееглаз убрал меч в ножны и поднял голову за волосы.

— Ага, — сказал он, — теперь ты растерял свою самоуве­ренность. Я по-прежнему мальчишка, над которым можно издеваться и смеяться? Ну-ка, скажи!

Он сунул пальцы в рот голове и дернул за язык. Голову он не бросил, а с гордостью понес перед собой — трофей, дока­зывающий его боевую удаль. Он сделал так, как велел уче­ный, выбросил амулет и получил за это удивительную награ­ду. Он должен последовать и остальным советам схоластика.

Он пошел по переулку к Святой Софии, возвышавшейся над ним, словно какое-нибудь чудовище греков, глядящее бесчисленными глазами, в которых полыхает яростный свет. Мимо него по холодным улицам спешно шагали горожане с лампами. Никто не обращал внимания на мальчика, но да­же если бы и обратил, то не рассмотрел бы его толком в та­кой темноте. Змееглаз чувствовал в людях живые души. Он жил теперь в двух мирах: один был в темной византийской ночи, а другой — у реки, где он прогуливался вдоль полураз­рушенной стены, глядя, как мерцают и оплывают свечи в ни­ше, зная, что ему достаточно подуть на пламя, чтобы оборва­лась чья-то жизнь.

Он дошел до церкви и взбежал по ступеням к гигантской арке двери. Дверь была распахнута, приглашая всех желаю­щих помолиться. Змееглаз вошел. Церковь ночью была пол­на света тысячи свечей и приглушенного бормотанья моля­щихся. Его мысли как будто сами превратились в огни среди других огней, и он уже не мог отличить свечи из церкви от свечей в своем сознании. Как много в церкви людей, как мно­го свечей. А он сам, что он для них? Ветер.