— Ты проделал такой долгий и трудный путь, — сказала Беатрис.

Аземар откинулся на подушки, голова шла кругом. В ее го­лосе он угадывал подозрение.

— Я пришел, чтобы предостеречь вас, — сказал он. — Твой отец отправил сюда убийц. Он хочет, чтобы Луиса убили, а тебя вернули домой.

— Откуда он узнал, что мы здесь?

— От твоей сестры.

— Она предала меня?

— Твой отец грозился сжечь монастырь, если кто-нибудь не скажет ему, куда вы бежали.

— Она могла бы солгать.

— Она еще совсем девочка, — возразил Аземар. — Она считает, что лгать грешно.

— Убийца — это сущие пустяки по сравнению с тем, что нам приходится переживать здесь, — сказал Луис. — Кроме того, дворец прекрасно охраняется. А герцог наверняка от­правил кого-нибудь из туповатых северян.

— Почему ты так уверен?

— Герцог во многом человек современный, однако когда дело касается войны, он предпочитает полагаться на своих сородичей. Разве не так?

— Так. — Беатрис сжала руку Луиса. — А ты знаешь, сколь­ко человек он послал?

Аземар сделал еще один глоток воды. Он вспомнил, как мало ее было в Нумере. Воспоминания всколыхнулись в нем: странный человек, который хотел убить его, бледная фигура рядом с ним, от которой исходило утешение и нега, и еще мя­со, мясо, которое он ел в том месте, куда не заглядывает Бог. Он содрогнулся и произнес:

— Не знаю.

Ему не хотелось объяснять, почему именно он оказался в Константинополе. На него накатила волна слабости, как будто накануне он сильно перебрал с выпивкой. От сказан­ной лжи во рту у Аземара пересохло, и он выпил еще воды.

— Значит, ты приехал один?

— Я отправился, как только узнал, что герцог ищет вас.

Аземар отставил чашку и снова опустился на кровать. За­чем же он лжет? Ведь это та самая возможность, о которой он мечтал — предостеречь друга. Он мог бы назвать имя Мо­же, описать его, сообщить о нем дворцовой страже, но он ни­чего этого не сделал. Почему?

Потому что викинга, скорее всего, тоже схватили и броси­ли в Нумеру или убили. Такие воины, как он, без боя не сда­ются, вероятно, единственный способ совладать с ним — убить его. Аземару не хотелось волновать друга или же вызвать ненужные расспросы.

Беатрис подошла к постели.

— Ты когда-нибудь бывал при дворе герцога? — спроси­ла она.

— Ни разу, госпожа. Почти всю свою жизнь я провел в мо­настыре и окрестных полях.

Аземар говорил чистую правду, но собственные мысли ужа­сали его. Он знает ее. Да, знает, только знает не по этому ми­ру, а по своим снам, по кошмарам, посещавшим его в Нумере.

— Я уверена, что знаю тебя, — сказала она.

— Я видел тебя, когда ты проезжала мимо, — сказал он, — но только издали. Ты не смогла бы запомнить меня. — Он старался не смотреть ей в глаза.

— Ты узнаёшь меня?

— Ты была слишком далеко. Я запомнил твои волосы, но не лицо.

Луис тронул Беатрис за руку.

— Давай не будем волновать Аземара. Он проделал такой долгий путь, он так пострадал из-за нас.

Аземар закрыл глаза. Ему не хотелось видеть ее лицо. Он знал, кто она — девушка из его снов, которая говорила, что любит, всегда любила его. Это она та девушка из полей, за ко­торой он бежал во сне, лежа в монашеской келье, та, которую он помнил, хотя воспоминания эти были ему неприятны.

С этими воспоминаниями он родился, он нес их в себе всю жизнь.

Необходимо подождать, пока в голове прояснится, пока он поймет, что же происходило с ним в Нумере. Он убивал, он ел то, что ни один христианин не стал бы есть, и вот те­перь у него в мозгу пылает пожар.

Послышался стук в дверь.

— Квестор занят, исполняет работу для начальника свя­щенных покоев, — произнес слуга, давая понять пришедшим, что они невовремя.

Но дверь все равно распахнулась. Вошел капитан почто­вой службы, а с ним трое воинов.

Луис протянул руку к небольшому ножу на блюде с холод­ным мясом.

— Квестор, — проговорил офицер, — тебе придется пой­ти с нами.

— Куда и зачем?

— Черное колдовство в самом священном месте. Какой-то демон ворвался в собор Божественной Мудрости.

— Что за демон?

— Он оставил после себя пять сотен мертвецов, — сказал офицер. — Кажется, твои старания защитить жителей наше­го города привели к совершенно обратному результату. Тебе придется дать объяснения, квестор, так что на твоем месте я бы сейчас поспешил в собор.

— Присматривай за Аземаром, — сказал Луис Беатрис. — Если захочешь выйти, возьми евнуха.

Повернувшись спиной к посетителям, он взял с блюда нож и засунул за пояс. Затем взял плащ и вышел из комнаты.

Глава тридцать третья
Пробуждение

Змееглаз открыл глаза, не понимая, где он. Он оказался в ком­нате с пятью кроватями, две из которых были заняты. На од­ной лежал толстяк, неподвижно замерший с примочкой на лбу, на второй — молодой человек лет шестнадцати, с шиной на ноге, приподнятой на подушках. Молодой человек что-то писал на пергаменте, разложенном перед ним на маленьком столике, который стоял прямо на кровати. Еще на столике стояла свеча, единственный источник света в комнате.

Молодой человек улыбнулся Змееглазу.

— Наконец-то ты очнулся. Слава богу, теперь у меня будет компания.

Змееглаз пошарил по груди, отыскивая амулет. Только крест. Странные ощущения, пережитые им в соборе, теперь поутихли, однако их отголосок по-прежнему разносился по сознанию.

На него нахлынули воспоминания. Он был в саду с девуш­кой. Там горели светильники, а потом светильники погасли. Что же случилось? Он жив. Но вот герой ли он? Он убил столько людей — да, теперь он вспомнил, — и это значит, что теперь он настоящий герой.

— Где я?

— В больнице при церкви Божественной Мудрости. Ты единственный выживший после случившегося там вечером кошмара. Точнее, единственный выживший в приличной одежде, как я понимаю. Они не стали бы рисковать и спасать тех, кто не сможет потом заплатить.

Змееглазу вспомнилась одна история. Та самая, которую он рассказал у лагерного костра по просьбе путника и полу­чил от него в награду отличную шкуру. Теперь он не помнил подробностей, помнил только конец.

Есть три женщины, норны, они сидят под мировым дре­вом, прядут судьбы, и даже боги обязаны склоняться перед ними. Женщины требуют Рагнарёк, они требуют смерти бо­гов. Поэтому Один — сведущий в искусстве магии — пока­зывает им смерть богов, снова и снова разыгрывая финаль­ную битву здесь, на земле, разыгрывая в человеческом теле и заставляя волка тоже обретать человеческую плоть. Это обряд, но обряд, творимый отцом богов, его подношение судьбе, которое отдаляет неизбежный финал. Когда ритуал не удастся, а однажды он не удастся, тогда Рагнарёк случит­ся на самом деле, опустятся сумерки богов, и старые боги, эти древние дикари, умрут.