— Неужели у вас нет вина? — спросил Леший. — У меня на родине перед такими операциями человека поят вином.
— Вино для франков, а не для чужестранцев, — заявил Фьебрас. Он снова потянул за древко, и Синдр закричал. — Нет, — сказал франк. — Засело крепко. — Он выдернул окровавленную щепку и бросил на землю. — Госпожа, вы точно хотите, чтобы он терпел все это?
— Я хочу, чтобы он выжил, если он сможет выжить.
Фьебрас взял щипцы. Они были длинными, и их концы расширялись, словно клюв утки.
— Мой отец купил и с у одного араба двадцать лет назад. Самый лучший инструмент для такого дела. Мальжер, подогрей масло.
Толстый франк плеснул из фляги на сковороду немного масла и поставил на огонь, который они успели развести.
— А вот теперь, — сказал Фьебрас, — держите его крепче.
Воины прижали Синдра к земле, и Фьебрас сунул в рану щипцы. Синдр впал в забье. Он выкрикивал что-то на своем языке, но так неразборчиво, что даже Леший ничего не понимал.
Фьебрас зажал щипцами наконечник стрелы. Синдр лишился чувств, и толстый франк отпустил его ноги.
— Слава Господу, — пробормотал он.
Этот толстяк был самым крупным воином в отряде, он походил на бочонок в своей тунике желтого цвета. Фьебрас сжимал щипцы со всей силой, на какую был способен. Он велел принести масло и снова принялся за работу. Когда он извлек стрелу, в рану влили кипящее масло.
Элис была не в силах смотреть, она отвернулась, вознося благодарственную молитву за то, что Синдр без сознания. Наконец его перевязали и оставили отдыхать. Она принесла воды и смочила волкодлаку губы. Соотечественники смотрели на нее с недоумением, однако ей это было безразлично. Она обязана человеку-волку жизнью, в этом нет никаких сомнений.
Ее радость от встречи со своими немного утихла, и она начала рассуждать здраво. Элис вспомнила крестьянского сына, который с безумным видом говорил о птице, присланной, чтобы околдовать его, и Элис вдруг стало страшно. Леший подошел, чтобы присесть рядом.
— Только не рядом с госпожой, ты понял, торговец? — сказал Мозель.
— Позволь ему приблизиться, — сказала Элис.
Рыцарь покачал головой и отвернулся. Элис поправила шарф на голове, подчеркивая свой благонравный вид. Она обязана вернуть себе достоинство, утраченное с потерей волос.
— Ты должна рассказать им, — начал купец, — о воронах. Эти воины станут опасны для нас, если попадут под действие чар.
— Мои сородичи в подобных случая обвиняют не только колдуна, но и жертву колдовства, — сказала Элис. — Они захотят знать, какого демона я призывала, раз теперь ад проявляет ко мне интерес. — Она на мгновение задумалась. — Верить в колдовство — это ересь, однако, возможно, есть способ.
Она встала и подошла к Мозелю, затем отвела его в сторонку.
— Рыцарь, — начала она, — я хочу довёрить тебе некую тайну, которая может показаться невероятной, однако это чистая правда. Ты сможешь сохранить тайну и донести ее до своих людей так, чтобы они поверили?
— Я постараюсь, госпожа.
— Возможно, тебе известно, что отец Жеан из аббатства Сен-Жермен встречался с графом Эдом перед рем, как на меня напали и я вынуждена была спасаться бегством.
— Известно.
— Исповеднику было откровение...
— Да благословит его Господь многими и многими откровениями.
— Воистину. Так вот что ему открылось. Я в большой опасности, мне угрожает весьма необычная смерть. Птицы принесут мне болезнь, исповедник Жеан сказал, что видел в своем откровении, как птица клюнула меня и я тяжело, может быть, даже смертельно заболела.
— Да. — Мозель был очень серьезен.
— Именно по этой причине ни одна птица не должна приближаться к нашей стоянке.
— Никаких птиц, кроме тех, которых мы собираемся положить в котел.
— Именно так. И исповедник уже много раз оказывался прав. Поэтому прошу тебя, пусть твои воины охраняют нас от птиц. Необходимо, чтобы часовые и ночью были настороже.
— Но ночью птицы не летают, и никакой опасности нет. Ни разу не слышал, чтобы на кого-то напала сова.
— И все же я хочу, чтобы так было, и я приказываю, именем брата.
Мозель пожал плечами.
— Как пожелаете, госпожа. Это сделать нетрудно. Ни одна птица не подлетит близко.
— Значит, это задание не покажется сложным твоим рыцарям.
Мозель отдал воинам приказ, не вдаваясь ни в какие объяснения. Однако его конники не были военным отрядом в духе старой римской армии. Трое или четверо — Элис узнала их — были vassi dominici [14] графа Эда, во всяком случае, именно так они будут называться, если Эд станет королем. Они были его вассалами, выходцами из благородных семей, не привыкшими бездумно подчиняться приказам. Но война научила их, что иметь над собой командира удобно, во всяком случае, в походе, поэтому Мозеля никто не стал расспрашивать дотошно. И все же благородные рыцари вовсе не собирались унижать себя, наблюдая за птицами, поэтому работу поручили Лешему. Элис пришлось проявить настойчивость, убеждая их, что необходимо наблюдать за птицами еще и ночью и что купец не справится один, и в конце концов было решено, что младшие рыцари будут сторожить посменно.
Солнце уже садилось, поэтому они разбили лагерь. К радости Элис, у франков оказались с собой палатки, и одну предоставили в полное ее распоряжение. Шестов у них не было, однако они нарубили столько, сколько потребовалось. Элис забралась под тяжелый отсыревший навес, и землистый запах напомнил ей сад в Лоше, где она с кузинами ночевала летом в детстве. Палатка не только позволила Элис уединиться, но еще и давала хоть какую-то защиту от воронов. Снаружи остались только часовые.
Синдр был варваром, поэтому спал под открытым небом. Хорошо, что ночь выдалась без дождя, и Элис накрыла его конской попоной. Лешему тоже не досталось места под тентом, поэтому он развел рядом с волкодлаком костер. Элис строго наказала купцу не трогать попону.
Завернувшись в плащ короля викингов, Элис провалилась в сон. Во сне она снова оказалась в замке Лош, и ее сестры чего-то боялись. В маленькой палатке, в которой они обычно играли, кто-то был. Она стояла у полога и прислушивалась. Изнутри доносилось отчаянное хлопанье. Кто-то угодил в палатку и не мог выбраться. Кто же это так шумит? Она знает! «Этот звук, — догадалась Элис, — издает напуганная до смерти птица».
Жеан поднял свой крест и двинулся к монастырю под огромной скалой, к стенам и контрфорсам церкви, которая возвышалась впереди подобно острову в океане.