Ян прикинул, что до первой остановки — не меньше четырех часов. Но не мог заставить себя ждать так долго. Даже трех часов было бы слишком много: необходимо было узнать, что с Эльжбетой. Удар показался не очень сильным; но, когда он уходил, Эльжбета еще не пришла в себя. Быть может, она и сейчас без сознания? Или умерла? Эта мысль была невыносима. И к концу второго часа он сдался.
— Всем машинам, — приказал он. — Останавливаемся на короткий отдых. Если есть желание — водителям поменяться. Начинаем торможение.
Еще отдавая команду, он съехал на обочину, развернул свой танк и помчался назад, мимо движущейся колонны. У вагона, в котором остались Эльжбета и доктор, он снова развернулся и поехал рядом, замедляя ход вместе с поездом. Как только поезд остановился, Ян выскочил наружу. Ключ был уже зажат в кулаке. Он отпер дверь, распахнул ее — и оказался лицом к лицу с разъяренным доктором.
— Это оскорбление! — вопил Цитуридис. — Вот так запереть меня!..
— Как она?
— Вагон грязный, пыль, никаких условий!
— Я спрашиваю, как она?
Его холодная злость проняла доктора, тот отступил на шаг.
— С ней все в порядке, насколько это возможно в таких условиях. Сейчас она спит. Легкое сотрясение, не более, в этом я уверен. Вполне можно ее оставить, что я и делаю.
Он подхватил свою сумку и заторопился к выходу. Яну хотелось зайти в вагон, но он боялся разбудить Эльжбету. И тут услышал ее голос:
— Ян? Это ты?
— Да. Я пришел.
Она лежала, опершись на локоть, на куче одеял, которые собрал по вагону доктор. На голове белела повязка. В полутьме было видно ее лицо, такое же белое, как бинты.
— Ян, что случилось? Я помню, как мы с тобой разговаривали. А потом?
— Градиль устроила мне ловушку, а ты была приманкой. Риттершпах и его люди. Чего они хотели — схватить меня или убить — не знаю. Но что бы там ни было — вышла осечка, когда ты ввязалась. Боюсь, что я… я из себя вышел.
— А это плохо?
— Да, для меня плохо. Не думал, что так получится, но Риттершпах мертв.
Она тихо охнула и отняла у него свою руку. Ей претило любое насилие.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Я не хотел никого убивать.
— Но ведь ты же нечаянно, правда? — спросила она не очень уверенно.
— Да, нечаянно. Но я снова сделал бы то же самое, если бы пришлось. В точности то же самое. Я не пытаюсь оправдываться, только объясняю. Он ударил тебя, и ты упала. Я подумал, он тебя убил. У них были дубинки, и трое против одного — я должен был защищаться… И вот так это кончилось.
— Я понимаю. Но смерть — насильственная смерть — это ужасно.
— Оставим это. Я не могу заставить тебя мыслить и чувствовать так же, как я. Хочешь, чтобы я ушел?
— Нет! — невольно вскрикнула Эльжбета. — Я только сказала, что мне это трудно понять. Но это вовсе не значит, что я стала относиться к тебе иначе. Я люблю тебя, Ян, и всегда буду любить.
— Надеюсь. Я поступил неразумно, может быть, и вовсе глупо… И то, что я сделал это из любви к тебе — вряд ли меня оправдывает… — Он снова взял ее за руку, рука была холодная. — И я пойму, если ты проклянешь меня за то, что я сделал потом. Забрал тебя в поезд и увез. Когда на нас напали, мы как раз говорили об этом. Но ответа твоего я так и не услышал.
— Разве? — Она улыбнулась в первый раз. — Так ведь здесь только один ответ, другого и быть не может. Градиль я буду слушаться всегда. Но здесь ее нет и приказывать некому — кого же мне слушаться? Значит, я могу любить тебя, как мне всегда хотелось, могу все время быть с тобой.
— Ян!.. Ян!..
Голос снаружи он расслышал только с третьего раза. Чувствовал, что улыбается блаженной, глупой улыбкой… Не в силах вымолвить ни слова, он нежно прижал ее к себе, потом отодвинулся и встал.
— Мне надо идти. У меня просто нет слов…
— Я знаю. Не надо слов. Я сейчас посплю, ладно? Мне уже гораздо лучше.
— Поесть чего-нибудь, попить — не хочешь?
— Ничего. Только тебя. Приходи поскорее.
Второй водитель танка свесился из люка.
— Ян, у меня связь. Семенов спрашивает, почему остановились и когда сможем двигаться дальше.
— Как раз его мне и надо. Скажи — двинемся сразу, как только я поднимусь к нему на тягач. Поехали.
Семенов снова был начальником поездов. Теперь семьи, со всеми их проблемами, остались позади, и Ян отдал ему первый тягач. Сейчас проблемы могли возникнуть только с Дорогой, их проще было решать, сидя в головном танке. Ян забрался по лесенке в водительский отсек тягача, и Семенов двинул поезда вперед, едва захлопнулась дверь.
— Из-за чего задержка? — спросил Семенов. — Ты же сам все время твердил, что каждый час дорог.
— Пойдем в машинный отсек, там расскажу.
Пока инженер не поднялся наверх и не закрыл за собой люк, Ян молчал. Потом сказал:
— Я хочу жениться.
— Знаю. Но об этом тебе надо говорить с Градиль. Я могу замолвить за тебя словечко, если хочешь. В законе точно не указано, за члена какой именно семьи девушке нельзя выходить замуж. Но это решает Градиль.
— Ты меня неправильно понял. Ты — глава семьи, следовательно, можешь оформить брак. Я прошу тебя сделать это сейчас же. Эльжбета здесь, в поезде.
— Не может быть!
— Но она здесь, поверь. Ну, что скажешь?
— Градиль никогда бы не позволила.
— Но ее нет здесь и запретить некому. Так что думай сам. Хоть раз в жизни имей собственное мнение и решай без подсказки. Если это сделать — то отменить будет уже невозможно, а эта злобная карга ничем не может тебе навредить.
— Дело не в ней. Закон…
Ян с омерзением сплюнул и растер плевок подошвой сапога по стальному полу.
— Вот он, закон твой! Его же изобрели специально для вас, ты не знаешь? На Земле нет ни семей, ни глав, ни запретов на браки между специально выбранными группами людей. Ваши так называемые законы — фикция, сочиненная наемными антропологами. Общество на заказ, которым легко и просто управлять. Они поковырялись в учебниках, собрали по кусочку из разных общественных формаций — и состряпали общество, в котором население должно быть покорным, исполнительным, трудолюбивым… И тупым! Это самое главное — тупость!
Семенов не знал, удивляться или возмущаться. Он покачал головой — словно физик, которому сообщили, что все его основные законы никуда не годятся.
— Почему ты так говоришь? Не можешь же ты на самом деле так думать. Раньше я от тебя ничего подобного не слышал.
— Конечно, не слышал. Это было бы самоубийством для меня. Риттершпах, вдобавок к остальным своим прелестям, был еще и полицейским осведомителем. При появлении кораблей он доложил бы обо всем, что я сказал, — после чего я бы и дня не прожил. Но раз корабли не пришли, это теперь уже неважно. Все изменилось. Я могу рассказать тебе о старушке Земле, хочешь?