Горбун поднес огонек к самому лицу Старого Крыса, и тот почувствовал вначале жар, а потом боль, но отстраниться не мог: голова была схвачена веревкой.
Кожа на подбородке затрещала, Старый Крыс застонал.
– Я дарил ей подарки, я был щедр… Но она отвергла меня. А тебя… Тебя она принимала. Потом, после того, как я смирился. Я был уродом. И ты – урод. Но тебя она боялась, а меня… Надо мной она смеялась, не скрывая своего презрения. Красавица… Самая красивая из тех, кого я знал. Но тебя она приняла. Издевалась, унижала, но принимала на своем ложе. А я не мог ничего даже сказать: ей достаточно было только намекнуть тебе, и назойливый уродливый горбун исчез бы в утробе этого города… Но я был рядом. Я знал все, что происходило в доме. Мне докладывали, сколько раз ты был у нее и сколько раз она вскрикнула от наслаждения… Я знал, что ты ей подарил, знал, что ты ей обещал… Знал-знал-знал… Я в любое мгновение мог прервать ее жизнь, но ты бы остался жить. И я ждал. Терпел…
Огонек лампы скользнул по щеке к глазу. Старый Крыс зажмурился. Огонек коснулся брови – запахло паленым.
– Это еще не боль. Боль будет потом. Там, за дверью, стоят люди, у которых к тебе есть вопросы. Мне это безразлично. Мне нужно было тебе сказать… Чтобы ты знал. Это я убил тебя. Ты уже мертв, хотя и дышишь. Ты мертв, как мертва и она. Ты не мог не броситься к ее постели, узнав, что она умирает. Не мог! Так что это и она тебя убила. Мы вместе! Она нехотя отдавалась тебе, и, не зная, убила. И умрет она, не понимая, кто ее убил. Я мог бы ей сказать. Я даже мог бы ее спасти… Но не буду этого делать. Я завтра приду к ней, принесу цветы, золото, фрукты и вино… Буду сидеть возле нее и даже, может, возьму за руку. Если мне повезет, то и умрет она у меня на глазах. А ты умрешь на глазах у меня… – Горбун поставил светильник на кирпич, выступающий из старой кладки рядом с головой Старого Крыса. – Мне осталось подождать чуть-чуть. Подожду. Я ждал гораздо дольше.
Горбун вышел, что-то сказал за дверью, и в комнату вошли трое – высокий худой человек с лицом, обезображенным старым шрамом, старик, чье лицо было изрезано морщинами, и мужчина лет сорока с сединой на висках и складкой между бровями.
– Ты ответишь на мои вопросы, – сказал сорокалетний.
Он не спрашивал, не утверждал, он просто сообщил это Старому Крысу так, будто от того ничего не зависело.
– Я выну кляп, – сказал сорокалетний, – и ты даже сможешь кричать. Но тебя никто не услышит. Ты ведь знаешь, какие надежные стены у этих подземелий. Твоя нора – далеко. Твои охранники – мертвы. Я не предлагаю тебе жизнь. Я могу дать тебе быструю смерть. Хочешь?
Сильная рука вырвала кляп изо рта Старого Крыса. Он несколько раз глубоко вдохнул, наслаждаясь дыханием. Затхлый воздух подвала показался ему легким и сладким.
– Можешь называть меня Рыком, – сказал сорокалетний. – Я хочу, чтобы ты рассказал мне о Сером Всаднике.
Старый Крыс молча посмотрел Рыку в глаза, ощерился и щелкнул зубами.
– Ты ответишь, – сказал Рык.
– Какая разница, как я умру? – прошипел Старый Крыс. – Ты видел мою руку? Видел?
Старый Крыс скосил глаза, чтобы тоже взглянуть на свою левую руку, но она была поднята вверх и чем-то прикреплена к стене. Он даже не чувствовал ее, как, впрочем, и свою правую руку. А та давала о себе знать, только когда в ней от малейшего движения просыпалась боль.
– Я сам отрезал себе пальцы, – сказал Старый Крыс, усмехаясь. – Когда-то в молодости меня схватили и пытали. Рвали ногти на левой руке. К правой перейти не успели: я перегрыз горло любопытному и сбежал. Но пальцы без ногтей как клеймо: значит, был пойман, значит, его пытали. И тогда я отрезал себе пальцы, избавился от этого клейма. Меня не могут поймать, никто не посмеет меня пытать. Понял?
– Думаешь, это смешно? – спросил одноглазый.
– Очень! – засмеялся Старый Крыс. – Очень смешно! Знаешь, никто из моих врагов не может выжить. Ты – мой враг. Я бы с удовольствием убил тебя, но, боюсь, у меня это не получится. Тебе что-то нужно от меня? Да. Ты хочешь зачем-то узнать о Сером Всаднике? Да. Тебе, наверное, будет плохо, если ты не сможешь узнать о Сером Всаднике. Иначе ты бы так не рисковал… И это значит, что если я тебе не скажу ничего, то тебе будет очень плохо. Очень плохо! И это значит, что достаточно мне потерпеть – и ты будешь страдать. Все просто. Можешь попробовать. Только запомни… запомни… Никто не может победить Старого Крыса. Убить – может. А победить и хвастаться этим – никто. Вы похитили меня – это говорит о вашем уме и сноровке. Вы спугнули меня у моста, погнали к дому, а сами, проникнув через подвал и убив моих людей, ждали меня там? Умно. Потом вы унесли меня сюда, в укромное место… Это очень укромное место. Даже слишком укромное. Слишком… Но вы не знаете, что уходя из норы, я оставляю приказание… Если я не прихожу в назначенное время, меня начинают искать. И меня найдут. Вы же не летели по воздуху: вы пробирались по коридорам, лезли сквозь завалы и протискивались сквозь щели… Вы оставили свои следы… Оставили царапины, свой запах вы тоже оставили… Вас найдут. Буду я мертв или нет – вас найдут. Бросите вы меня живым или мертвым – вас найдут. И смерть настигнет вас в темноте… Вы можете драться с ней, можете бежать от нее – вы умрете.
Увидев, что в глазах его палачей появилась неуверенность, Старый Крыс снова засмеялся.
– Ты хотел что-то узнать о Сером Всаднике? Ты хотел предложить мне в уплату легкую смерть? Тебе нечего мне предложить. Понял?
Старый Крыс закричал. Хорек вздрогнул и оглянулся на плохо прикрытую дверь в конце комнаты. Враль встал со своего места, прошел и прикрыл дверь поплотнее. Крик стал глуше, но не исчез.
Горбун, потирая руки, прошелся по комнате из конца в конец, возле двери задержался и прислушался. Снова потер руки.
Хорек отвернулся, глянул на ватажников. Те молча сидели вокруг стола. Им это не впервой, они и сами неоднократно развязывали языки схваченным врагам. Все говорят: одни раньше, другие позже.
Полоз сидел в углу, закрыв глаза, и, казалось, спал. Рыбья Морда тер тряпицей обух своего топора. Тер, смотрел на него, поворачивая под светом лампы, проверяя, и снова тер. Когда крик из-за двери стал пронзительней, Рыбья Морда замер, прислушиваясь, но потом снова принялся за обух.
Напротив него на крышке какого-то сундука сидел Щербатый и пристально рассматривал ватажников. Ему было странно и интересно. Люди, которые так легко распорядились его судьбой и судьбой Старого Крыса, вызывали уважение и ужас. Наверное, он хотел бы стать таким, как они. Стать одним из них. Но еще он хотел вскочить и бежать прочь, чтобы не видеть этих спокойных лиц и неторопливых движений.
Он видел, как они убивали в сумраке подземных коридоров, как легко слушалась их сталь, как небрежно отнимали они жизни у людей Крыса.
Они не оставили раненых.
Один из них, весельчак Враль, после того как молниеносная схватка закончилась, прошел, склоняясь к лежащим, и перерезал горло точным выверенным движением. Не забыл срезать кошели. Сейчас сидел за столом и раскладывал чешуйки на кучки. Доли.