– Попал? – вновь спросил любознательный Гаврилов.
– Попал, – вздохнул директор.
– Вот это да!
– К счастью, стреляет Выгоцкий скорее всего плохо, потому как он отстрелил отцу ухо. Однако Выгоцкий-старший, несмотря на ранение, не потерял боеспособности.
– Еще бы. Фронтовик! – прокомментировал все тот же Гаврилов.
– Вот-вот. И тут вашему однокласснику пришлось плохо. Короче говоря, он в бессознательном состоянии отправлен в городскую больницу. На нем, как говорят очевидцы, места живого нет, ребра переломаны, сломана также рука, голова, говорят, всмятку. Отец лупцевал его стулом, а когда стул сломался, ножкой. Так что можете себе представить…
– У Выгоцких мебель из Германии, трофейная, – заметил осведомленный Гаврилов.
– Все-то ты, Гаврилов, знаешь! – делано изумился директор. – А вот не знаешь ли ты, чем объяснить столь странное поведение твоего товарища?
– Вы же сами сказали, он в шахматы проиграл.
– Но разве это повод для драки с отцом, тем более для стрельбы в него? Тут, как предполагает милиция, другое. Первого мая Выгоцкий и некоторые ваши товарищи, так сказать, встречали лучший день весны. Выпили, конечно. И это комсомольцы! Отсюда все и пошло. Юный организм, не привыкший к испытанию алкоголем, перенес своего рода шок.
– Он с отцом играл в пьяном виде, что ли? – полюбопытствовал Гаврилов.
– Не в пьяном, а с похмелья. А в состоянии похмелья чувства обостряются, – со знанием дела объяснил директор. – Угнетенное состояние психики может привести к трагедии, как вот в данном случае. Ваши товарищи Попов и Веретенников отправились в милицию давать показания. У меня, конечно, тоже будут крупные неприятности, – он махнул рукой, смиряясь с неизбежным. – Вот, ребята, урок вам. Не пейте!
Все смешалось в голове у Елены. Неужели произошедшее – работа Станислава? А может, просто совпадение? Действительно, как говорит директор, перепил вчера этот урод, вот и начал выкомаривать. Она взглянула на директора. Тот, размахивая руками, продолжал оживленно вещать о вреде пьянства.
– Скажите, Павел Иванович, – неожиданно спросила Елена, – а когда это произошло?
– Как же ты слушала, Донская?! Я же сказал – вчера.
– Нет, в каком часу?
Директор пожал плечами:
– Кажется, после обеда, часа в два… А какое это имеет значение?
– Как какое? – встрял все тот же Гаврилов. – А может, Выгоцкого не покормили, вот Серега и озлился.
– Прекрати! – заорал директор. – Мне надоели твои глупые остроты!
«Все сходится, – потрясенно подумала Елена. – Именно в это время я и Станислав… Неужели он обладает таким могуществом?! Но ведь можно… – Она вдруг представила, что можно сделать при помощи открывшихся способностей брата, потом представила толстяка Веретенникова. – Расправиться, что ли, и с ним? – Жалость шевельнулась в душе. – А может, не стоит. Пусть себе живет. – Тут она вспомнила о его невнятных угрозах. – Слизняк, а туда же! Придется поучить. А Попов? – Она чуть заметно усмехнулась, провела краем язычка по нижней губе. – Этого можно и не трогать. А толстяк не отвертится. Веретено жирное!»
– Убедилась? – было первое, о чем спросил Станислав, когда она вернулась из школы.
Елена кивнула. Он довольно засмеялся.
– А ты не верила. Так-то, сестричка. И мы, уроды, кое-что можем. Когда за второго примемся? Только мне нужна его фотография.
– Но как тебе это удается?
– Не спрашивай, не знаю. Просто делаю, и точка. А как, что… Механизм мне неизвестен. Я же тебе говорил, возможно, в компенсацию за уродство некто вдохнул в меня особый дар.
– Некто – это бог или дьявол?
Станислав внезапно стал серьезным.
– Наверное, дьявол. А может, кто еще.
Через несколько дней Веретенников во время урока неожиданно покинул класс и через минуту бросился с третьего этажа в лестничный пролет. Он не погиб, только сломал обе ноги. По поводу этого события ходили разные слухи, сам же Веретенников после нескорого выздоровления перешел учиться в другую школу.
Елена долго размышляла над случившимся. Что сулят ей возможности брата? Только ли защиту от разного рода посягательств? Неприятностей по этой части у нее больше не случалось, а значит, наказать кого-то не представлялось возможным. Как-то раз она попыталась заговорить с братом об открывавшихся перед ними обоими перспективах, связанных с использованием его способностей. К удивлению Елены, он довольно грубо оборвал едва начавшийся разговор, как только понял, о чем идет речь. Станислав сказал: без надобности использовать свои возможности не желает, это не игрушка, и применять их можно лишь в случае, когда иначе ничего сделать нельзя.
– Если ты думаешь, что я вроде картонного паяца, которого дернешь за ниточку, и он покорно дрыгнет ногами, то глубоко ошибаешься, – иронически сказал он. – Использовать способности я готов лишь в случае необходимости или когда можно сорвать большой куш. И не приставай ко мне попусту.
Со временем Елена почти забыла о случившемся, словно кто-то нарочно вычеркнул его из памяти. Вновь воспользоваться способностями Станислава пришлось, когда она уже училась в медицинском институте. Учеба давалась Елене в общем-то довольно легко, если бы не анатомия. Здесь нужно было просто зубрить, а на это терпения у девушки явно не хватало. К слову сказать, анатомия являлась камнем преткновения не для нее одной, а почти для всего курса и была главной причиной многочисленных отчислений. Первый семестр Елена кое-как переползла, но к летней сессии явственно ощущалось приближение катастрофы.
Преподавал анатомию совсем старый, совершенно седой и дряхлый профессор Максаков. На вид – типичный ученый червь, субъект не от мира сего. Но только на первый взгляд. Фамилия профессора наводила ужас на первокурсников. Несмотря на дряхлость и трясущуюся голову, он требовал абсолютного знания предмета. На Максакова не действовали ни грубая лесть, ни тонкие комплименты, ни протекции и связи. Отдельные девицы пытались использовать свои чары, но, видимо, и женские прелести давно стали ему безразличны. Как рассказывали, он был совершенно одинок и как будто не интересовался ничем, кроме анатомии. В Тихореченск Максаков попал во время войны, да так тут и остался. Поговаривали также: мол, старичок довольно состоятелен, об источниках его богатства ходили весьма туманные слухи.
Елене казалось, что противный старикашка терпеть ее не может. Его нелепые придирки свидетельствовали не просто о неприязни. Максаков с маниакальным упорством добивался от нее знания предмета. Несданных тем накопилось уже столько, что осилить все за оставшееся до сессии время казалось немыслимым. Елена запаниковала.
– Ты чего такая мрачная? – спросил ее как-то брат.
Она поведала о своих проблемах.
– Неужели все так плохо?
– Ты даже не представляешь! Могут отчислить. Как пить дать, отчислят!