Маккернан медленно растянул губы в улыбке, затем аккуратно вывел печатными буквами в центре первой чистой страницы блокнота два слова и толкнул блокнот назад. Выпустил из пальцев ручку, она покатилась к краю стола и упала на пол, где и осталась лежать, никем не поднятая.

Адам Кич.

– Расскажи о нем, – попросил Элдер.

– Сами почитайте его дело, протоколы судебного процесса, что хотите. Вы ведь можете все это получить.

– Нет, помимо этого. Что-нибудь кроме официальных данных.

Маккернан опять улыбнулся.

– Он все время за мной таскался, умолял поговорить с ним, рассказать ему о том, что мы сделали. Нашел способ даже заплатить мне. Благодарил все время. – Он засмеялся своим скрежещущим смехом. – Когда я выйду, говорит, я покажу тебе, на что я способен.

Морин уложила блокнот в сумку.

– Еще один вопрос, Маккернан, – сказал Элдер. – О Сьюзен Блэклок.

– О ком?

– О Сьюзен Блэклок. Она пропала без вести в то же лето, когда было найдено тело Люси Пэдмор.

– Вы уже раньше спрашивали меня о ней. – Маккернан помотал головой. – Я ничего о ней не знаю, я уже говорил.

– Это было на побережье северного Йоркшира, Маккернан. В Уитби. Вы с Доналдом были там.

– Мы с Шейном были в сотнях разных мест.

– Что с ней сталось, Маккернан?

– Я уже сказал. Не знаю. Хотя одно я вам могу сказать: если вы все еще ее не нашли, кто бы ее ни закопал, он закопал ее глубоко.

– Ну ладно, – сказала Морин, обращаясь к надзирателю. – Мы закончили. Можете его увести.

Адам Кич родился в Киркби, в Эшфилде, в 1978 году, средним из трех братьев. Когда ему было полтора года, его мать была осуждена за махинации с выплатой пособий; его отец уже имел за собой длинный список мелких правонарушений и был хорошо известен местной полиции и инспекторам по условно-досрочному освобождению. Когда младший брат Адама, Дин, поступил однажды в районную больницу в Мансфилде с многочисленными серьезными ушибами и ссадинами рук и ног, местные социальные службы подняли шум. Инспектор социальной защиты два раза посетила дом мальчика и уверилась, что никакая опасность детям не угрожает. Более никаких мер предпринято не было. В возрасте пятнадцати лет Адама исключили из школы за то, что он проткнул ладонь однокласснику заостренным концом шариковой ручки; в семнадцать его вместе со старшим братом, Марком, дважды допрашивали в связи с кражей компьютера и игровой приставки к нему из соседнего дома, но никаких обвинений им тогда не предъявили. В конечном итоге вскоре после своего девятнадцатилетия он был приговорен к трем годам за кражу со взломом при отягчающих обстоятельствах; после того как он напал на сокамерника с обрезком трубы и чуть не выбил тому глаз, срок ему удвоили и перевели в тюрьму Гартри, где он и встретился с Маккернаном.

Адам Кич был выпущен на свободу в конце мая, примерно за две недели до того, как пропала Эмма Харрисон.

* * *

На пресс-конференции в тот же вечер Бернард Янг всячески подчеркивал, что, хотя расследование все еще продвигается в нескольких направлениях, они по-прежнему не могут установить местопребывание Шейна Доналда, который, как стало известно, уехал вместе с некоей Эйнджел Элизабет Райан. Общественности был объявлен номер телефона, по которому можно сообщить любую информацию о ком-либо из этих двоих, и все такие звонки будут, конечно же, рассматриваться как конфиденциальные.

Были выявлены две семьи, когда-то бывшие приемными для Эйнджел, их члены были опрошены, третью пока еще не нашли. Проверялись данные о том, что их якобы видели в столь отдаленных друг от друга местах, как Ротрем, Халл и Хест-Бэнк недалеко от Моркам-Бей.

Чем дольше полиции удастся держать в секрете от средств массовой информации данные о том, что она разыскивает Адама Кича, тем выше, по мнению детективов, были их шансы задержать его до того, как он найдет себе еще одну жертву.

41

Это была уже вторая ночь, которую Шейн и Эйнджел провели, ночуя прямо на земле, на этот раз у задних дверей в торговую галерею недалеко от центра городка Кру, подстелив под себя старые газеты для защиты от холода, укрывшись своими пальто и тесно прижавшись друг к другу, чтобы сохранить остатки тепла, – погода еще благоприятствовала им, не опускаясь до единичных значений термометра. На завтрак выпили молока и поели хлеба из того, что разносчик рано утром оставил возле одного из кафе выше по улице. Эйнджел коротко обстригла волосы, почти так же коротко, как у Шейна.

Большую часть вчерашнего дня она просидела, скрестив ноги, возле вокзала Кру с открытой картонной коробкой с надписью «Я голодная и бездомная. Пожалуйста, помогите!». Все, что она собрала, было два фунта и пятьдесят пять центов одними монетами, а также использованный железнодорожный билет – кто-то так пошутил. Один раз, когда она выпрашивала сигарету, мужчина в хорошо сидящем костюме с улыбкой протянул ей почти целую пачку; какая-то женщина отдала ей половину сандвича с сыром и салатом, а юноша не старше шестнадцати-семнадцати лет принес из вокзального буфета большой стакан кофе и вручил его ей с торжественным поклоном. Служащие вокзала все время бросали на нее сердитые взгляды, но все же не прогнали.

К концу дня Шейн куда-то ушел один и возвратился через пару часов с почти пятьюдесятью фунтами разными мелкими купюрами.

– Ты где это взял, Шейн? Столько денег?

– Какая разница?

– Скажи!

– Тебе не нужно это знать.

Когда она наконец набралась смелости, чтобы спросить его об Эмме Харрисон, он ответил то же самое. Но когда они улеглись на ночлег возле дверей торговой галереи, когда прижались друг к другу, когда она уже ощущала его теплое дыхание у себя на щеке и шее, он сказал:

– Эта девушка, я никогда в жизни к ней не прикасался. Даже и не знаю, кто она такая. Все, что там пишут в газетах, это ложь. – Его рука скользнула ей под мышку и тронула грудь. – Ты мне веришь?

– Да, – ответила Эйнджел. – Конечно, верю. – Она отчаянно хотела, чтобы это было правдой.

Через несколько минут она почувствовала, как его тело, прижавшееся к ней, расслабилось, и поняла, что он заснул.

За день до этого Эйнджел побывала возле дома, где когда-то жила ее приемная мать – Ева Брэнском, единственная, кого она действительно полюбила и даже называла мамой, – но обнаружила, что та куда-то переехала. Женщина, открывшая ей дверь, сначала разговаривала сердито и раздраженно, словно Эйнджел намеревалась разыграть спектакль, чтоб выманить у нее денег на какую-нибудь благотворительную акцию, но потом успокоилась, когда Эйнджел рассказала ей – не правду, конечно, вернее, не всю правду, но достаточно, чтобы вызвать сочувствие. Она даже пригласила девушку зайти, угостила чаем с бисквитами, добавив в чай немного бурбона, и записала ей на клочке бумаги новый адрес Евы, правда, не будучи до конца уверенной в номере дома, но насчет улицы вроде бы помнила точно. Надеюсь, ты ее отыщешь. Желаю удачи.