– Бабушка! – Ирина кинулась старухе в ноги. – Да я вас... на руках в ванную носить буду... кормить с ложечки стану...
Сделку провернули быстро. Елисеевы прописались в Москве, Пелагея стала областной жительницей, но ни в какое Опушково она, естественно, не уехала. В мае нынешнего года Суворова вдруг приказала Ире:
– Отвези меня на лето на воздух – хочу в лесу погулять, чувствую, это последние мои теплые денечки.
И медсестра переправила Пелагею к Марии Ивановне. Сначала благодетельницу поселили в маленькой спаленке, но потом на голову Елисеевым свалилась Лариса с ребенком и пошли скандалы. Вот тогда Марии Ивановне и пришла в голову идея переместить Пелагею в домик к Майе...
– Там вполне прилично, – виляла сейчас хвостом хозяйка. – Костик за два дня полный ремонт сделал, обои переклеил, потолок побелил, мебель притащил. Пелагее понравилось. Она странная! То сидит тихо-тихо, мышкой дремлет, то платье нацепит, неприлично короткое, бусами шею обмотает, губы накрасит, морду размалюет и ну по колхозу гулять! Я обомлела, когда ее в первый раз такой «красоткой» увидела.
– Представляю, как вы испугались, когда Пелагея стала звонить некой Лене, – нахмурилась я. – И, наверное, вы Суворовой специально помочь не захотели, надеялись, умрет и избавит Ирину от хлопот. А то вроде квартира ваша, но не въехать!
Мария Ивановна опустила голову.
– Были такие мысли, – неожиданно призналась она. – Ира честный человек, она свое обещание держит, но ведь ей тяжело. Да, Суворова невестке жилплощадь отдала, но взамен много потребовала. Ирке пришлось с работы уйти, потому что бабка ее постоянно подле себя держала. В семь утра невестке надлежало чай ей на подносе притащить, халат подать, в ванную отвести... и так до девяти вечера, непрерывно. Еду она требовала деликатесную и цветы!
– Цветы? – переспросила я.
Мария Ивановна кивнула:
– Букеты свежие каждый день! Говорила: «Я была актрисой знаменитой, хочу сейчас, как раньше, жить в розах». Ну летом и осенью Ира ей из нашего огорода цветы таскала, а зимой... В общем, золотая квартира получалась. Ира все повторяла: «Мама, она совсем старая, долго не протянет». И я так посчитала, когда Пелагею сюда привезли, а потом, когда в бусах бабку увидела, испугалась – такая еще сто лет протопчется. Но вдруг Пелагея пришла совсем плохая. Я не врала, сюда «Скорая» не сразу добирается. А уж когда эта Лена приехала!
Мария Ивановна поежилась, я кивнула.
– Понимаю. Если у Суворовой обнаружатся близкие родственники, они могут подать на вас в суд и добиться признания обмена недействительным. И как вы не побоялись Елене паспорт Суворовой с новой пропиской отдать!
Хозяйка подперла подбородок кулаком.
– Мы о своей удаче никому ни гугу. Только Кира из сельсовета в курсе, но она хорошая женщина, тайны хранить умеет. Если разобраться, ничего противозаконного мы не совершали, Суворова сама предложила, и от Иры все удовольствия имела, жила бабка как сыр в масле, за чужой счет. Но лишних разговоров нам не хотелось, вот мы и сболтнули, мол, Пелагея комнату на лето сняла, это здесь неудивительно.
– Не позови старуха загадочную Лену, вы бы так и оставили Суворову умирать за воротами на стуле? – возмутилась я.
– Нет, нет! – замахала руками хозяйка. – Ира-то сразу определила: инсульт бабку разбил. Невестка же медсестра, с пожилыми в основном работает, знает, как удар выглядит. Ира Пелагею на стул пристроила и к Сергеевым побежала, у них городской аппарат стоит. Больше мы ничего сделать не могли. А когда Лена прикатила...
Мария Ивановна опять стала комкать скатерть.
– Не хотела я ей паспорт отдавать. Если человеку совсем плохо, то больница и без документов принять должна. А тут Лариска, дура! Ну кто ее просил лезть! Как заорет: «Вон он, документ, лежит в серванте».
– «Повезло» вам, – усмехнулась я. – И что Лена?
– Ничего. Хотя странно! Паспорт взяла и пошла к Майке. Всю домушку перерыла! И чего искала? А потом старуху увезла, – прошептала Мария Ивановна, – больше мы не виделись.
– Она вам претензии предъявила?
– Нет.
– Никаких разговоров о квартире не заводила?
– Нет, – выдохнула хозяйка.
– Что же вы Суворову не навещаете? – спросила я.
– Смысла нет. Она в отключке, зачем время и деньги тратить? – по-хозяйски рачительно ответила Мария Ивановна. – Я у той Лены спросила, куда она бабку повезет, и она ответила: «В клинику Сейфуллина». А у Ирины там знакомая сестрой работает, они в одно училище ходили. Так подруга Ире сказала: «Суворова не поднимется, обширный инсульт, возраст преклонный. Может, пару месяцев протянет, а может, завтра умрет». Наша совесть чиста, мы для бабки все, что обещали, сделали. И, если некому будет ее в гроб положить, похороним красиво. Мы люди честные.
– Значит, Ира сейчас в Москве, занимается квартирой?
– Верно.
– Дайте адрес!
– Не помню его наизусть, – попыталась уйти от ответа Елисеева.
– Мария Ивановна, это глупо! Один запрос, и я узнаю, где ранее была прописана Суворова.
– Улица Петровка... – моментально ответила хозяйка. – Самый центр, но место тихое, там еще церковь рядом.
– Такие апартаменты на миллионы тянут. Причем не рублей, – уточнила я. – Кстати, где мобильный Суворовой?
– Не знаю. Ну, ей-богу, не видела! Зачем он мне?
Я встала.
– Мария Ивановна, вашу гостью вынесли за ворота, так?
– Да.
– А за пару минут до того, как окончательно лишиться речи, Пелагея Андреевна говорила с Леной?
– Да.
– Мобильный был у нее в руке?
– Да.
– И вы утверждаете, что гостья не хотела им воспользоваться?
– Жадная она, – зачастила Мария Ивановна, – вытащила аппарат, только когда поняла, что другого выхода нет. Не хотела деньги со своего счета тратить.
– Очень сомневаюсь, что, побеседовав с Леной, Пелагея Андреевна смогла убрать телефон. Она его либо выронила, либо оставила на столе или в кресле. Короче, там, где сидела.
– Не помню! – отвернулась хозяйка.
– У кого мобильный?