— Она хотела возобновить дело, — продолжал Рабен. — Знала, что нас подставили…
Дуло поднялось над приборной панелью — Торпе указал на разветвление дороги.
— Здесь поверни налево.
Рабен продолжал ехать прямо.
— Налево, черт бы тебя побрал!
Холодная сталь вновь прижалась к его виску. Он сбросил скорость, нажал на тормоз, аккуратно свернул на боковую дорогу. Это была едва заметная грунтовка, вьющаяся среди высоких редких елей.
Совсем как на шведском острове, где погибла Томсен.
Городские огни исчезли вдалеке. Здесь не было ничего, кроме темноты, стройных деревьев и скудной зимней растительности между ними. Торпе показал на небольшую поляну, засыпанную опилками и стружкой, шлепнул рукой по торпедо, сказал:
— Сюда.
Рабен въехал на парковку, заглушил двигатель.
— Ключи оставь в зажигании, — сказал Торпе и жестом велел ему выйти из машины.
Ночь была холодной и влажной. Ухали совы, разбегались по норам вспугнутые зверьки. Еще давно, во время тренировок на выживание, Рабен выучил фазы луны. Два года он был лишен возможности наблюдать их, запертый в камере Херстедвестера. И вот четыре ночи свободы… Луна только начала убывать, и ее почти правильный диск с каждой минутой разгорался все ярче. Рабен видел больше, чем многие люди, и гораздо больше, чем Гуннар Торпе.
— Отойди от машины.
Рабен сделал шаг в сторону.
— Дальше! Дальше! — Священник размахивал пистолетом, как ребенок игрушкой. — Знаю я тебя, да и не только я. Встань от меня подальше, понял? А теперь иди.
— Я был солдатом, — медленно произнес Рабен, отступая в лес. — Вот и все.
— Одним из лучших и одним из худших.
— Кто это сказал?
— Согард. Все говорили.
— Что вы делаете, Пастырь? — спросил Рабен, обернувшись вполоборота.
Подрагивающее дуло пистолета неотрывно смотрело ему в спину.
Торпе был крепким мужчиной. Он служил в армии, ходил на передовую. Но ему не хватало спецназовской выучки, и это сказывалось в его нервозности, трясущихся пальцах, срывающемся голосе.
Резкий электронный писк на мгновение заглушил мягкий шепот леса. Рабен снова оглянулся. Это Торпе достал из кармана телефон и, зажав его в той же руке, что и пистолет, другой неуклюже давил на кнопки.
— Все выплывет наружу, — сказал Рабен. — Как бы вы ни старались замести следы.
— Что — все? — фыркнул Торпе. — Ты даже не помнишь. У тебя крыша поехала.
Левой рукой он поднес телефон к уху. Правой снова нацелил пистолет на Рабена.
— Алло? — произнес Торпе нараспев поставленным голосом, которым обычно читал свои проповеди. — Это полиция? Меня зовут Гуннар Торпе. Я нахожусь в Харесковене. Хочу сообщить о нападении.
Рабен остановился. Они были в тридцати метрах от машины.
— На меня напал бывший солдат, который сбежал из тюрьмы. Да, Йенс Петер Рабен. Он увез меня в лес, угрожая оружием.
— Какого черта… — начал Рабен, но осекся, увидев черное дуло пистолета, направленное ему в лицо.
— Нет, — продолжал Торпе; в его голосе звучал испуг, и возможно, он не был наигранным. — Я не знаю, где он сейчас. Я убежал. Жду вас у главной тропы, рядом с указателями. Вы легко меня там найдете.
Он сунул телефон в карман куртки.
— Могли бы сдать меня прямо в Вестербро, — недовольно буркнул Рабен. — Стоило ехать в такую даль…
— Я знаю тебя! — рявкнул Гуннар Торпе. — Ты хитрый, злопамятный и жестокий. А мне не нужны неприятности рядом с моей церковью. Сейчас я поеду обратно в город, и когда они меня здесь не найдут, они прочешут весь лес до последнего кустика и поймают тебя, как зверя. Ты и есть зверь.
— Я никогда не делал вам ничего плохого.
— Ты сам не знаешь, что делаешь. — Торпе покачал седой головой. — Возвращайся в Херстедвестер и сиди там, пока не выздоровеешь. Надеюсь, твоя жена тебя дождется…
— Чего хотела от вас Драгсхольм?
Черный ствол пистолета указал на дорожку среди деревьев.
— Иди туда, — приказал Торпе. — Беги!
Рабен посмотрел на узкую тропу, хмыкнул и шагнул навстречу человеку с оружием.
— Я ничего не знаю! — выкрикнул священник. — Стой на месте!
— Она встречалась с Мюгом, с Грюнером, с Томсен…
Рабен двигался к Торпе, и тот стал пятиться в сторону машины.
— Не подходи ко мне.
— Она хотела, чтобы они дали показания против того офицера. Против Перка.
— Я лично похоронил Перка за три месяца до этого!
Рабен наступал, не обращая внимания на пистолет. Торпе боялся отвести от него взгляд и шел спиной прямо к дереву.
— Не вынуждай меня, Рабен.
Он уперся в ствол и почувствовал себя в ловушке.
— Не вынуждай меня! — в панике заорал он.
Черная сталь холодом обожгла лоб Рабена.
— Ну что же вы, божий человек! Смелее!
Рабен расхохотался, когда Торпе нажал на курок. Раздался щелчок, священник нажимал снова и снова.
Тогда Рабен вынул из кармана горсть патронов и потряс ими перед ошеломленным капелланом.
— Неужели вы подумали, что я вручу кому-нибудь заряженный пистолет? — медленно проговорил Рабен, забирая оружие из трясущихся рук священника и вставляя патроны в пустой магазин. — Пусть и такому идиоту, как вы?
И снова поднялась рука с пистолетом, но на этот раз целью было перепуганное лицо Гуннара Торпе.
— Я хочу знать, что раскопала Драгсхольм. Я хочу знать, почему она решила возобновить дело.
Обе руки охватывают рукоятку, ноги расставлены — стрелок готов. Торпе струсил так, что у него подгибались колени.
— Она просила меня дать показания! Я слышал, как они говорили об этом Перке.
— То есть вы знали, что меня осудили напрасно, и все равно оставили меня гнить за решеткой?
— Что я мог сделать? Я всего лишь капеллан. Я ничего не знал.
Он вскинул руки — это была мольба, а не молитва.
— Я спрашивал у Согарда, что происходит, — сказал Торпе.
Лунный свет играл бликами на гладкой черной поверхности пистолета. Священник сполз по стволу вниз, опустился на колени.
— Что он вам рассказал?
— Сказал, что все это чушь и бред. Что никакого Перка там не было. Что в заключении военного прокурора…
— Там говорится, что я все выдумал.
— Было расследование!
— Меня заперли на два года. Накачивали наркотиками. Оторвали от семьи. А я был солдатом, защищал эту страну…