— Надеюсь, тебе ясно, что больше мы об этом говорить не будем? И не надо никому об этом рассказывать. Это не тема для трепа за чашкой кофе. Прошло почти сорок лет, кому какое дело, не надо, чтобы знали.
Мартин кивнул. Он не смог удержаться и просто легонько похлопал Ёсту по плечу. Тот поморщился, но Мартин тем не менее почувствовал, что в эту секунду между ними протянулась тонкая нить — там, где раньше не было ничего, кроме уставного уважения. Конечно, Ёсту не назовешь образцовым полицейским, но это совсем не означает того, что у него нет навыков и опыта и Мартину нечему у него поучиться.
Им обоим стало легче, когда они приехали в кемпинг. В машине после слов Ёсты повисло тягостное молчание, но через несколько минут они уже были на месте.
Ёста выбрался из машины, засунул руки в карманы и с отсутствующим видом пошел бродить по кемпингу, опрашивая туристов. Мартин спросил, где палатка Лизе. Она оказалась совсем маленькой, чуть больше носового платка. Она стояла между двумя большими палатками и от этого соседства казалась еще меньше. Справа жила семья с детьми, которые, играя, с воплями бегали вокруг, а слева под навесом, у входа в свою палатку, сидел здоровенный детина лет двадцати пяти и дул пиво. Все общество с любопытством уставилось на Мартина, когда он подошел поближе.
Стучать, собственно говоря, было некуда, и он позвал Лизе вполголоса. Зажужжала молния, закрывавшая вход, и оттуда выглянула светловолосая голова.
Через два часа они уехали из кемпинга, так и не узнав ничего нового. Лизе повторила то, что уже рассказала Патрику в участке, и никто из обитателей кемпинга не заметил чего-либо примечательного, что могло иметь отношение к Тане или Лизе.
Но все же что-то его зацепило. Где-то по краю сознания Мартина проскользнула неясная мысль: он что-то увидел. Он попытался вспомнить и представить, что это такое, но его лихорадочные усилия ни к чему не привели. Он что-то заметил во время поездки в кемпинг, но тогда не обратил внимания. Мартин раздраженно барабанил пальцами по баранке, но в конце концов сдался, мысль куда-то провалилась. По пути обратно в участок они не произнесли ни слова.
Патрик надеялся, что в старости он сможет быть таким же, как Альберт Тернблад. Конечно, не таким одиноким, но таким же подтянутым, со стилем и характером. После смерти жены Альберт не позволил себе опуститься, как это случается с очень и очень многими пожилыми мужчинами, когда они остаются одни. Он был одет в тщательно выглаженную светлую рубашку и жилет, побелевшие волосы и борода аккуратно подстрижены. Хотя Альберт ходил с заметным трудом, он прямо держал спину, высоко подняв голову, и, как успел заметить Патрик, содержал дом в чистоте и опрятности. То, как он встретил известие о том, что дочь нашли, также импонировало Патрику. Похоже, что Альберт Тернблад заключил мир со своей судьбой и жил достойно, несмотря на обстоятельства.
Фотографии Моны, которые показал Альберт, глубоко тронули Патрика. Как и много раз прежде, он подумал о том, что очень легко превратить жертву преступления всего лишь в цифру данных статистики, сделать пометку в графе отчета «пострадавшая» или «жертва». То же и в отношении преступника, который отвечал за насилие или, как в их случае, за убийство. С безликостью всегда проще. Альберт поступил очень правильно, показав ему фотографии. Сейчас Патрик чувствовал, что знал Мону начиная с самого рождения, сначала как пухленькую маленькую девочку, потом как школьницу, ученицу гимназии, счастливую жизнерадостную девушку, какой стала Мона накануне своего исчезновения.
Но оставалась еще одна жертва, о которой он должен разузнать побольше. Кроме того, Патрик достаточно хорошо изучил местные нравы и усвоил, что слухи разлетаются молниеносно, как на крыльях. Так что лучше опередить события, приехать самому и поговорить с матерью Сив Лантин, хотя они еще и не получили подтверждения идентификации ее останков. Прежде чем уехать из участка, Патрик решил уточнить ее адрес. Найти ее оказалось несколько сложнее, чем он ожидал, потому что Гун Лантин сменила фамилию, она вышла замуж, точнее говоря, вышла замуж вторично. Проведя небольшую розыскную работу, Патрик выяснил, что ее теперешняя фамилия Струвер и что дом, зарегистрированный на Гун и Ларса Струвер, находится на Нурахамнгатан во Фьельбаке. Фамилия Струвер показалась ему знакомой, но он не вспомнил, в связи с чем.
Ему повезло, и он нашел место для парковки на Планарна возле ресторана «Бадрес» и прошел пешком последние сто метров. Движение летом на Нурахамнгатан было односторонним, но он тут же наткнулся на трех идиотов, которые, очевидно, не умели читать и не видели дорожных знаков. Поэтому Патрику пришлось вжаться в стену, когда они протискивались по улице против движения. Конечно, это оказались туристы, и, судя по всему, их принесло из каких-то неимоверно ухабистых дебрей, потому что ехали они в большом полноприводном джипе. Такие машины пользовались колоссальной популярностью среди дачников, и Патрик посмотрел на номер. Да, пересеченной местностью с отсутствием дорог, где без джипа никак не обойтись, оказался Стокгольм.
У Патрика появилось желание остановить парней, показать им полицейский значок и зачитать права, но он сдержался. Если он будет отчитывать приезжих за все нарушения, то у него не хватит времени ни на что другое. Патрик нашел нужный дом. Белый дом с синими рамами стоял слева, прямо напротив ряда красных строений у воды, которые придавали Фьельбаке ее характерный силуэт. Возле дома стоял его владелец и вытаскивал из багажника желтого «Вольво V 70» две здоровенные сумки. Или, правильнее сказать, пожилой господин в двубортном пиджаке с кряхтением и проклятиями корячился с непомерными сумищами, а стоящая рядом низенькая, сильно накрашенная тетка размахивала руками и давала ему ценные указания. Они оба были загорелыми до черноты, так что, не будь лето таким жарким, Патрик мог бы предположить, что они приехали откуда-нибудь из-за границы. Но теперь, нынешним летом, такого же эффекта можно добиться и здесь, во Фьельбаке.
Он подошел поближе, помедлил и потом покашлял, чтобы привлечь их внимание. Оба остановились и посмотрели на Патрика.
— Да?
Патрик отметил, что у Гун Струвер неприятный резкий голос и в лице есть что-то вульгарное.
— Меня зовут Патрик Хедстрём, я из полиции. Не мог бы я с вами переговорить?
— Наконец! — Ее ручки с ярко-красным маникюром взлетели вверх, и Гун закатила глазки. — Сколько можно ждать, я не понимаю, за что мы платим, куда идут наши налоги? Все лето мы твердили о том, что чужие ставят свои машины на нашу парковку, но нам даже не удосужились ответить — ни слова. Так вы наконец решили разобраться с этим безобразием? Мы вообще-то заплатили кучу денег за дом и считаем, что у нас есть право пользоваться нашей парковкой. Или, может быть, мы хотим слишком многого?
Она подбоченилась и выжидательно вперила взгляд в Патрика. Позади Гун стоял ее муж и, судя по его лицу, хотел провалиться сквозь землю. По-видимому, он считал, что раздувание из мухи слона зашло слишком далеко.
— Я вообще-то пришел к вам не для того, чтобы разбираться с парковкой. Для начала позвольте задать вопрос: вас до замужества звали Гун Лантин? И еще: была ли у вас дочь по имени Сив?