— Угу. Арбатско-Покровская линия.
— Классно.
— Мне здесь нравится, — сказала Оля. — Я чувствую… Я, правда, чувствую… здесь что-то… что-то особенное…
— Конечно. Еще бы…
— Идите за мной, — велел я. — Только осторожно. Пол скользкий, свалитесь прямо в преисподнюю.
Я привел их на то самое место, где когда-то убил Наташку.
Девочки и мальчики, опасаясь подходить близко к краю, вытягивали шейки, пытаясь заглянуть в дышащую тьмой и вонью яму.
— Сколько мух, — поморщилась Рита, отгоняя от лица назойливых жирных насекомых. — Никогда не видела столько.
— Повелитель мух… — благоговейно произнес Рома. — Неужели… Он и правда там… Он слышит нас?
Рома посмотрел на меня широко раскрытыми, ошалелыми глазами.
— Он и раньше слышал вас. И слышал и видел и всегда был рядом с вами. Он готов назвать вас своими детьми.
— Это правда? — прошептала Алена.
— Уж я-то это точно знаю, малышка, — улыбнулся я.
— Нам нужно что-то еще сделать? — спросила Рита. — Ты говорил, что мы должны совершить обряд…
— Время еще не пришло. Я скажу, когда будет можно.
Рома понимающе кивнул.
— Полнолуние? Расположение планет?
Я тихо засмеялся.
— Жертва еще не готова.
Детишки замерли и дружно посмотрели на меня.
— Юлька? — оскалившись, вскрикнула Оля.
— Забудьте о Юльке. Жертву приведу я.
— А кто это будет? На нее можно посмотреть?
Оля смотрела на меня умоляющими глазами, и в них метались настоящие подлинные демоны. Демоны яростной, всепоглощающей жажды крови. Жажды причинить боль. Унизить. Растоптать. Убить. Все равно кого.
— Я люблю тебя, малышка, — сказал я ей, притянул к себе и поцеловал, глядя в глаза и сквозь них — в волнующую вязкую тьму, которой слишком много, которая распирает душу и хочет вылиться, должна вылиться как можно скорее.
— Имей терпение.
— Я сделаю все, что ты захочешь, — горячо шепчут губы. — Все-все!
Кто бы сомневался.
Я встретил ее около лифта, когда ехал к Кривому.
Худенькая девочка в джинсах и ветровке, с пепельными волосами до плеч и синими глазами заскочила в закрывающиеся двери, когда я уже нажал на кнопку нужного этажа.
На плече у нее была огромная матерчатая сумка, набитая чем-то мягким. Сумка застряла в дверях, девочка дернула ее и оторвала ручку.
— Ч-черт! — выругалась она шепотом, поймала сумку, когда двери открылись и посмотрела на меня исподлобья.
— Мне третий, — пробормотала она и покраснела, как только встретилась со мной глазами.
— И мне третий, — сказал я, едва сдерживая улыбку.
Она хотела что-то еще спросить, но постеснялась. А я не постеснялся.
— Ты к актеру?
— Ну да. — Снова взгляд исподлобья. — А вы как догадались?
— На этаже только две квартиры. Я иду в одну из них, значит, ты в другую.
Девочка улыбнулась и на мгновение перестала быть похожей на сердитого взъерошенного ежика.
— Я здесь в первый раз, — сказала она доверительно. — Я не к актеру, а к Софье.
— К Софье? — удивился я. — А кто она тебе?
— Она подруга тети Зои, — сообщила девочка и, видимо понимая, что имя тети Зои ни о чем мне не говорит, добавила: — Тетя Зоя — жена моего папы. Она вещи отдала для ребенка…
Лифт остановился, открыл двери, и мы вышли на площадку.
— Тебя как зовут? — спросил я, прежде чем мы разошлись в разные стороны.
На меня был устремлен удивленный и недоверчивый взгляд. Взгляд ежика, который видит блюдечко молока и не верит глазам своим.
— Кристина…
— А я Юра… Ты к Софье надолго?
— Нет! Только вещи отдам.
— И никуда не торопишься?
— Да нет…
— Хотел тебя попросить об одолжении… Собираюсь пойти пообедать в какую-нибудь кафешку. А одному скучно. Ты не составишь мне компанию?
Я почти увидел, как безумно заметались мысли у девочки в головке. И хочется — и колется. Понимает ведь, что к чему, не маленькая.
Кристина вздохнула, сдула упавшую на глаза челку и улыбнулась снова — ежик почти уже поверил в удачу.
— Ну хорошо, — пожала плечиком. — Ладно.
— Я подожду тебя в машине у подъезда.
Она кивнула и позвонила в дверь.
Софья открыла через несколько секунд, я широко улыбнулся ей и поздоровался, как мог, учтиво.
Придется быть полюбезнее с нашей машинкой для убийств, а то как бы она не вздумала помешать мне с Кристиной…
— Жертву надо любить. Если вы будете к ней равнодушны, если единственным вашим желанием будет просто убить ее из каких-то своих личных соображений, это будет не жертвоприношение, это будет банальное убийство.
— Как же мы можем любить ее, если никогда не видели? — с сомнением спросила Рита.
— Но вы ведь любите Того, кому приносите жертву? Если вы любите Его, вы должны быть готовы отдать Ему какую-то часть себя. Себя, — а не кого-то вы должны принести в жертву. Или скажем так — в жертве вы должны видеть себя. Загляните в себя и подумайте хорошенько — вы к этому готовы?
Они молчали, глядя на меня, бледные, напряженные, с горящими глазами.
Они не понимают, это слишком мудрено для их маленьких головок.
— А что, если я выбрал жертву среди вас?
За ними было так интересно наблюдать. Они боялись, никто из них не хотел умирать, но — случись такое в самом деле, пади мой выбор на кого-то из них, и они бы смирились. Не пытались бы сопротивляться, бежать, спасаться, они приготовились бы умереть.
Что-то умерло… Что-то родилось…
Когда они смотрели мне в глаза, когда они смотрели в бездонную яму, во тьме которой замечали присутствие чего-то по-настоящему Великого и Ужасного — что-то умирало в них и что-то рождалось.
— Когда вы будете убивать жертву, вы должны думать, что убиваете себя. Ее кровь должна быть вашей кровью, ее боль должна быть вашей… И тогда с вами случится то же, что и со мной… Я не смогу объяснить, что именно произойдет. Вы почувствуете сами… Каждый что-то свое.
— Когда? — хриплым шепотом спросил Антон.
— Ну когда же?! — простонала Оля.
— Сейчас…
Они переглянулись, заулыбались, их охватило радостное возбуждение.
— А… где же… она?
Она… Она… Она… Она говорит по телефону с мамой. Она растеряна и расстроена, разговор с мамой всегда действует на нее так — выбивает из колеи.