Многие не поверили.
Те же, кто поверил, решили, что власть ее не будет долговечной.
Пусть бы эта простушка – все разом сошлись, что Жанна чересчур простовата и проглядывает в ее чертах обыкновенное происхождение, – и привлекла внимание короля, но удержать его ей будет не под силу.
Король переменчив.
На трассу он вышел, ведомый единственным желанием – увидеть Кару.
Ланселот сдерживал его, сколько мог, мучительно борясь с собой каждую минуту. И зверея от невозможности освободиться. Он уговаривал себя потерпеть – кризис минует, и он очистится, но терпение иссякало, а родительская забота, такая душная, невыносимая, ввергала в ярость.
Еще немного, и он набросится на мать.
Отца.
На кого-нибудь.
Если не увидит Кару.
Крался, чувствуя себя хищником в зарослях. Вдыхал смолистую вонь дороги. Следил за людьми. За машинами. За шлюхами, которых было много. Высокие и низкие. Толстые и худые. Старые. Молодые. Всякие. Они скрывались от случайных взглядов, но выходили, когда у трассы останавливалась машина. К машине подходила мамочка – женщина внушительных габаритов, которая даже издали вызывала глубочайшее отвращение. Она разговаривала с клиентом и если была удовлетворена результатом беседы, то подавала знак. И тогда на обочине появлялись бабочки.
Яркие-яркие.
Бесполезные существа.
Кара пряталась среди них. Она – редкий экземпляр, по воле рока затерявшийся в этой пестрой стае. Капустницы, шоколадницы… ночные бражники, располневшие от тоски. И бледные моли с поистаскавшимися крыльями.
Теперь он видел людей правильно.
Но когда Кара впервые на его глазах села в машину, Ланселот едва не выпрыгнул, ведомый желанием остановить. Зачем она это делает?
У нее же мечта есть! Нельзя от мечты отказываться…
Старика – тогда человек показался ему неимоверно старым – Ланселот заметил лишь потому, что привык замечать всякие мелочи. Мама называла его наблюдательным, на деле же весь вопрос был в опыте. Он ведь смотрел за птицами, а люди ничем не лучше.
Старик, седовласый грач, появлялся нечасто и ближе к вечеру. Он останавливал замызганную «копейку» за полтора километра – Ланселот проследил за ним просто из интереса – и шел пешком. В руке всегда нес плетеную корзину, прикрытую выцветшей косынкой. И когда случалось встретиться кому-то на пути старика, тот останавливался и долго, охотно беседовал. Но после беседы всегда возвращался к машине. А вот если никого не было… старик добирался до точки, чтобы затеряться в редком придорожном лесу. Он старательно, пожалуй, слишком старательно делал вид, что случайно оказался в этом злачном месте и представления не имеет об истинной его сути.
Шлюхи его не замечали. А он глядел на них, и выражение лица – пригодился купленный матерью бинокль – менялось. Черты словно становились мягче, губа отвисала, а морщины на лбу разглаживались. И это выражение одновременно пугало и влекло Ланселота.
Потом он увидел, как старик беседует с девицей – некрасивой, даже уродливой. На ней была короткая кожаная юбка и красный топ, из которого норовили выпрыгнуть груди. Девица всхлипывала, а старик утешал. Наконец он махнул рукой куда-то в лес, и девица покорно поплелась за ним.
Больше она на трассе не появлялась.
Месяца через два исчезла и вторая, полноватая и истеричная, которая однажды сцепилась с Карой – Ланселоту пришлось сдерживать себя, чтобы не кинуться на помощь. И этой тоже было не жаль.
Старик выходил из леса все той же неторопливой походкой, опираясь на длинную палку, и лицо его становилось обычным… Что он делал со шлюхами?
Ланселот был уверен, что знает правильный ответ.
Его мучил другой вопрос: следует ли рассказывать об увиденном кому-либо. И если да, то кому? Милиции? Родителям? Мамочке, которая в последние дни стала заметно нервозней?
Но тогда придется признаться, что и сам Ланселот наблюдал за шлюхами. Он, конечно, не делал ничего плохого… да и можно соврать про птиц, благо, их в лесочке обитало много. Только тайна исчезнет… и Кара поймет, насколько нужна ему. Она же сказала уходить. И Ланселот ушел.
А рыцари всегда держат слово.
Все решилось само собой. Однажды Ланселот, появившись на прежнем месте, увидел, что оно занято. Старик сидел на кирпичах, накрытых сложенной вчетверо газетенкой, и палкой ворошил угли.
– Здравствуй, – сказал он, улыбаясь кривовато.
– Доброго дня, – у Ланселота запершило в горле. И ноги словно отнялись. Бежать бы… кричать… звать на помощь – этот человек опасен. Но вместо этого он стоял и разглядывал нового знакомого.
Старый плащ, измятый, но не сказать, чтобы грязный. Шляпа двубортная с белой лентой. Резиновые сапоги… палка в руках.
Корзинка.
– Интересно? – поинтересовался старик, поймав взгляд Ланселота, на корзинку устремленный.
– Да.
– И давно смотришь?
– Месяц…
Дольше, но старику знать незачем.
– Молодой… нечего тебе на шлюх заглядываться.
– Они твари, – неожиданно для себя признался Ланселот и понял: вот она, правда. Твари. Все как одна. И хуже прочих – мамочка. Она поймала Кару в сети обещаний. Унизила. Смешала с грязью. Сделала такой же, как эти бестолковые мотыльки трассы.
– Грязь, – старик наклонился и медленно развязал узлы на косынке. – Я просто убираю грязь.
Грибы… и нож для грибов.
– Хочешь мне помочь?
Ланселот не удержался и, коснувшись лезвия, ответил:
– Да.
Леха появился, когда на улице совсем стемнело. И Алина почти обиделась – ну зачем обещать, если знаешь, что сдержать обещание не получится? – но потом подумала и простила.
Кто она, чтобы обижаться.
Леха ей бабочку подарил. Золотую. Восемнадцатого века, неизвестного автора, сделанную, вероятно, в подарок маркизе Помпадур… хотя, конечно, все могло оказаться лишь совпадением.
Мало ли какие украшения примеряла официальная фаворитка Людовика XV? У нее, верно, не один десяток брошей имелся. Да и почему это так важно?
Алина не знала.
И позвонила Дашке – все-таки хотелось с кем-то поделиться новостями, но та, хоть и ответила, говорила короткими отрывистыми фразами, что означало высшую степень занятости.
А потом вдруг стемнело, и появился Леха, причем не один, а с другом, который глядел на Алину так, словно она была в чем-то виновата. Мама тотчас начала волноваться по поводу беспорядка, вещей, чемоданов, предстоящей поездки, остающейся кошки и куриного рулета с черносливом, который непременно следовало съесть. И вообще мальчики голодные, Алина же спит на ходу и совсем за книгами совесть потеряла. Вся в отца. Отец слабо ворчал, что совести у него хватает. Кошка крутилась под ногами, ошалев от количества людей на вверенной территории, и Алина поняла, что ей уютен этот хаос.