Это было хорошее место, чтобы уезжать. Оно смягчило мое сердце. Даже боль от ожогов и порезов немного утихла.
У Башен Молчания был крест. В Аравийском море горел погребальный костер.
Путешествие вторым классом предполагало длинную очередь на таможне. Чем дешевле билет, тем тебе меньше рады.
Еще один самолет приземлился в аэропорту Кеннеди, выгрузив толпу людей, вставших в очередь за пассажирами из моего самолета. Впереди меня ждали люди в форме, готовые встретить меня с распростертыми объятиями. Ночь в тюрьме? Больше, чем одна ночь? Все будет зависеть от Терри Вордмана.
Я заполнил миграционные формы. Сильное беспокойство овладело мной, когда я закончил это занятие. Оно отвлекло меня от боли после нескольких часов беспокойного сна, но я панически боялся, что мог неверно заполнить их.
Легким толчком в спину меня направили вперед, чтобы я не замедлял ход очереди. Промахнулись всего на миллиметр от моего ожога. Рана почувствовала близость удара, и новая волна боли пронзила меня.
Я ощущал себя изгоем.
Меня еще раз толкнули в спину.
Шаркая, я сделал несколько шагов вперед и пробормотал извинения.
— Простите, вы хотите въехать в Штаты?
Я повернулся, чтобы увидеть своего собеседника. Англичанин. Один из моих соотечественников. Он выглядел усталым, наверное, самым большим его желанием сейчас было добраться до отеля, позвонить жене, попросить детей подойти к телефону и сказать им, что он любит их.
Он стал обходить меня. На этот раз он обтерся об ожог на моей руке.
Я застонал.
Мужчина остановился и посмотрел на меня:
— С вами все в порядке?
Я попытался улыбнуться, но ожоги, порезы и тринадцать часов в самолете не улучшали ситуации. У меня сильно закружилась голова, я качнулся в сторону и выронил чемодан. Казалось, стук упавшего чемодана будет бесконечно раздаваться по залу.
— Со мной все в порядке. Все нормально.
— По-моему, с вами не все в порядке, — он махнул рукой в сторону островка чиновников, стоявших по другую сторону белой линии.
Женщина в форме подошла ко мне.
— Мне кажется, этот человек чувствует себя неважно, и ему нужна помощь. — Мужчина пошел к стойке. Первая медицинская помощь по-английски: позвать на помощь и смыться.
Я попытался сосредоточиться на бейдже женщины, чтобы прочитать ее имя. Может быть, если я назову ее по имени, она отвяжется от меня. Сбарро, Слорро, Шарро. Черт. Буквы сливались в одну линию.
Я посмотрел на ее лицо. Оно было мрачным и неулыбающимся. Она пристально посмотрела на меня, потом наклонилась и подняла мой чемодан.
— Пройдемте со мной, сэр, — сказала она, взяв меня за руку и забрав паспорт и формы.
Мы прошли через небольшое помещение для дипломатов.
Когда мы дошли до другой стороны, нас уже поджидали еще три офицера. Один из них взял мой паспорт, взглянул на него и кивнул.
— Сюда, пожалуйста, сэр, — сказал он.
Я провел в серой комнате два часа. Но не потерял времени даром. Меня посетил фельдшер и неплохо «подштопал» меня. Он осмотрел мое плечо, руку, спину и обработал порезы. Он сделал обезболивающий укол, укол от столбняка, еще один укол от чего-то на всякий случай. Он сказал, что не может ничего сделать с моими волосами, и посоветовал сходить к травматологу прежде, чем к парикмахеру.
Аэропорт Кеннеди был намного лучше, чем Хитроу. Там мне дали бы таблетку аспирина и запихнули фонарик в задницу, чтобы проверить, не засунул ли я туда лишнюю бутылку «Джонни Уокера».
Фельдшер ушел из комнаты. Я смотрел на два плаката на стене. Первый — статуя Свободы, и второй — мост Золотые Ворота, выглядывающий из тумана. Я крутил в руках ламинированную карточку, на которой были расписаны мои права. Но я не стал читать ее.
По-моему, у меня было мало прав. Дверь открылась.
Вошел детектив Манелли.
— Говорят, что ты не в состоянии отвечать сейчас на вопросы. — Он обошел меня и кивнул. — Да, выглядишь ты паршиво, — он наставил на меня палец, как пистолет. — Паф. Завтра. Одиннадцать утра. Мы поговорим. Твой человек будет с тобой.
Мой человек? Терри Вордман? Кто-то новый из «Шустер Маннхайм»?
В этот момент Терри вошел в комнату. Он был не один, за ним следовал Пабло Точера.
— Спасибо, детектив, — сказал Терри. — Нам хотелось бы побыть с нашим клиентом наедине.
Манелли посмотрел на меня:
— Конечно. Увидимся завтра, мистер Бордер. — Он ушел.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Терри.
— Лучше чем раньше. Что происходит?
— Мы сейчас уйдем, — сказал Точера. — Ты отдохнешь сегодня, и завтра мы поговорим о твоем положении. Потом, если с тобой все будет в порядке, мы встретимся с Манелли.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я Точера. — Мне казалось, ты сбросил меня.
Он злобно посмотрел на Терри.
— Я не здесь, — процедил он зло с легким оттенком страха. — По крайней мере не официально. Если Макинтайр узнает, что я здесь, меня вышвырнут с работы.
— Ну, тогда я рад видеть тебя, — благодарно сказал я.
— Тебя собираются обвинить, Фин, — сказал Терри. — Препятствие расследованию, целый ряд нарушений правил дорожного движения, уклонение от правосудия. Пока адвокаты пытаются определить, как повесить на тебя убийство. Они могут еще добавить распространение наркотиков, хотя сами говорят, что это будет очень сложно.
— Когда, Терри? — спрашивал я. — Когда меня обвинят, и почему этого не делают прямо сейчас?
Он улыбнулся Пабло:
— Ты должен поблагодарить за это Пабло. Такого бреда, какой он нес, ты уже никогда не услышишь. Но Пабло слишком скромный, чтобы кричать об этом направо и налево. Правда, Пабло?
Точера не улыбнулся.
— Мы позвонили Манелли, перед тем как ты приземлился, и сказали ему, что ты добровольно возвращаешься, что тебе нужен вечер, чтобы привести себя в порядок, и затем ты поговоришь с ними, — он покачал головой. — Потребуется чертовски большой залог, чтобы вытащить тебя из тюрьмы.
Я мог попросить «Делавэр Лоан» о новой ссуде.
Откинувшись на спинку стула, я закрыл глаза.
— Ты можешь идти? — спросил Терри. — Давай выбираться отсюда. Можешь остаться у меня.
Нет. Я хотел быть в своей квартире, в своем личном пространстве. Я хотел поговорить с Кэрол. Увидеть ее, если это возможно. Но больше всего я хотел вернуться в свою квартиру.
Я открыл глаза.
— Очень любезно с твоей стороны, — сказал я, — но я бы предпочел, чтобы сегодня вечером меня окружала родная обстановка. Мне кажется, я не был дома целую вечность.