— Обычай, конечно, правильный, но ты — не в Вейнаре. Поэтому давай‑ка я помогу тебе одеться…
…Минут через сорок я, одетая и причесанная, как настоящая хейсарка, спустилась по женской лестнице и остановилась перед дверью, ведущей во двор. Убедить себя в том, что мое опоздание — действительно лишь способ проверить характеры женихов на прочность, мне не удалось, поэтому я чувствовала себя виноватой.
Набрала в грудь воздуха, заставила себя успокоиться, толкнула наружу дверь и со страхом уставилась в глаза ожидающим меня женихам.
К моему искреннему удивлению, раздражения, а тем более злости не испытывал ни один — судя по выражениям их лиц, они были готовы ждать меня хоть целую вечность.
Мысленно поставив каждому из них по черте [133] , я поздоровалась, неторопливо прошла к массивному стулу с высокой спинкой, стоящему в тени небольшого навеса, опустилась на сиденье и вопросительно уставилась на первого попавшегося «добытчика».
Сокол тут же встрепенулся, расправил и без того гордо развернутые плечи и прижал правый кулак к своей груди:
— О, латт’иара! Воистину, Барс благоволит ко мне, ибо я, Итлар из рода Максудов, всю ночь чувствовал на себе его взгляд…
Я мысленно усмехнулась — судя по началу речи, он собирался давить на то, что ему ворожит Бастарз. И не ошиблась: в его рассказе об охоте, изобиловавшем красочными описаниями природы, перечислением повадок «самой осторожной дичи на всем Горготе» и, естественно, завуалированными намеками на ловкость Итлара, не было ни слова о тягостях охотника! Вообще, как оказалось, не успев выйти из Шаргайла, он «почувствовал какой‑то зов», быстро и без особых приключений добрался до какого‑то там перевала, перебрался через седловину, обнаружил стадо косуль, с легкостью подкрался на расстояние выстрела из арбалета, пустил болт и «понял, что его (болт) направляет воля Бога — Воина». Промахнуться было нереально — влекомый Божьей волей, болт, естественно, попал «в самую крупную самку во всем стаде».
Звучало красиво, но верилось с трудом — да, косуля, которую он попирал ногой, весила эдак ведер пять с половиной [134] , но, судя по состоянию одежды и обуви Сокола, а также по многочисленным царапинам, покрывавшим его лицо и руки, поползать ему пришлось более чем достаточно. Поэтому, дав ему закончить рассказ, я изволила нахмуриться:
— То есть половину ночи и утро тебя вел сам Снежный Барс?
— Да, ашиара… — довольно ухмыльнулся воин.
— И оружие направлял он?
— Да…
— Жаль…
Мой незадачливый жених растерялся:
— Почему?
— То, что Бастарз способен подстрелить любое животное на Горготе, я знаю и так. А как насчет тебя?
Двор грохнул. Так, что с Орлиного Гнезда выглянул часовой и поинтересовался, над чем они ржут.
Сокол побагровел, открыл рот, чтобы оправдаться, но не успел — за моей спиной раздался голос Ваги Крыла Бури:
— Хватит, Итлар! Мы тебя услышали! Теперь — черед Намора…
…Медвежья Лапа «никакого зова не слышал»: то ли Снежному Барсу было не до него, то ли младший сын увея сделал какие‑то выводы. Поэтому его рассказ оказался похожим на те охотничьи байки, которые так любили рассказывать друзья моего отца: в поисках косуль он обошел чуть ли не весь Шаргайльский хребет, то поднимаясь к самой кромке вечных снегов, то спускаясь в пропасти, у которых не видно дна; на расстояние выстрела полз чуть ли не три часа, а добравшись до нужного места, обнаружил, что стадо отошло в сторону. Слава Двуликому, вторая попытка увенчалась успехом — он подкрался к ним почти вплотную и выстрелил. Сам. В самку, которая показалась самой крупной ему, а не Богу — Воину. И не промахнулся…
По большому счету, придираться было не к чему — то, что косуля весьма осторожна и добыть ее не так уж и легко, я знала. Однако высмеянный мною Сокол добыл такую же. Если не больше. Но после моей отповеди выглядел таким несчастным, что мне захотелось восстановить справедливость:
— Я не приму и твою добычу, воин…
— Почему, ашиара? — растерянно спросил Медвежья Лапа.
— Оглянись вокруг и скажи, есть ли на этом дворе хоть один воин, не способный выследить и подстрелить косулю?
Сын увея огляделся по сторонам, подумал и отрицательно помотал головой:
— Нет! Воины рода Аттарк — прекрасные охотники…
— Так вот, давая вам это задание, я собиралась оценивать не добычу, а ваш рассказ об охоте…
— И что тебе в нем не понравилось?
Я пожала плечами:
— Он был красивым. И даже слишком. Поэтому останется в моей памяти как Слово…
— А мог бы остаться Делом… — поняв, какое изречение Игенора Мудрого [135] я пытаюсь озвучить, в унисон мне закончила леди Этерия.
Я повернула голову на голос и с трудом сохранила лицо — на физиономии только что выбравшейся во двор баронессы искрились бисеринки пота. Значит, пока я валялась в постели, она тренировалась. С Кромом! Смотрела ему в глаза, чувствовала его прикосновения, слышала его голос!!!
…Пока я сгорала от ревности и безумного желания сказать ей какую‑нибудь гадость, во дворе было тихо. А когда я справилась с собой и повернулась к женихам, Итлар, задумчиво дергавший себя за ус, вдруг сделал шаг вперед, опустился на одно колено и склонил передо мной голову:
— Спасибо за урок, ашиара!
Погруженная в свои мысли, я не сразу сообразила, что он имеет в виду. А когда поняла — оглянулась по сторонам. И с удивлением поняла, что никто над ним не смеется — все присутствующие, включая Шарати, восприняли его слова как должное. И смотрели с уважением! А вот на Намора, не додумавшегося до очевидного, — с легким недовольством. Как на ребенка, сделавшего какую‑нибудь редкую глупость.
Мне стало не по себе — эти люди отличались от вейнарцев, как леденец — от топора. А я, не понимающая и десятой доли этих отличий, строила из себя невесть кого!
Сглотнув подступивший к горлу комок, я решительно вскинула голову, но сказать Унгару о том, что и его испытание провалено, не успела — парень, знающий, как и что говорить, и имеющий возможность ограничиться фразой вроде «искал, нашел и пристрелил…», вдруг вскинул над головой сжатый кулак и… заработал себе еще одну черту:
— Я, Унгар Ночная Тишь из рода Аттарк, не вправе продолжать испытание: во — первых, теперь я знаю больше, чем мои соперники, а это несправедливо, во — вторых, я собирался приукрасить свой рассказ так же, как это сделал Медвежья Лапа, и в — третьих, моя косуля мельче, чем косули моих соперников…