И считай, что помстилось тебе, когда просила Леньку убить!
— Поедем вместе, одну я тебя в степи не брошу!
— Как знаешь. — Она томно потянулась и вдруг принялась раздеваться, мурлыча под нос какую-то мелодию.
Алексей отступил в сторону, молча наблюдая, как падает с нее одежда, обнажая гибкое, молочно-белое тело, с высокой грудью, которую венчали темные окружья с вызывающе торчащими фасолинами крупных сосков. Его ударил озноб.
И, когда она пошла к воде, он отвернулся, почувствовав нешуточный соблазн. Давно у него не было женщины, а тело у Анфисы и впрямь было бесподобное.
Алексей едва сдержался, чтобы не броситься следом, и лишь выдохнул сердито, когда она, охнув, ступила в воду:
— Ты что, с ума сошла? Вода ледяная! — И вдруг понял, что делает она это ему назло. Будь теперь хоть зима, хоть прорубь под ногами — все равно не остановится.
Анфиса бросилась в воду, взвизгнула от холода. Мерцало в толще воды серебряное в лунном свете тело, по-щучьи изгибалось и переворачивалось, взбивая фонтаном брызги и нагоняя на берег быструю волну. Она плавала намеренно долго, словно позабыв об Алексее. Затем вышла из воды, неспешно оделась, не удосужившись даже обтереть влагу с кожи, не стыдясь и как бы унижая его своей наготой. Выжав волосы, закрутила их на затылке в тугой узел. По-прежнему не обращая на Алексея внимания, вытащила из небольшой седельной сумки фляжку и приложилась к ней губами. Понесло густым спиртовым запахом.
«Не иначе спирт глотает», — подумал Алексей, с удивлением наблюдая, как треклятущая девка даже не поморщилась, потребив, судя по количеству глотков, добрую половину зелья, и только крякнула по-мужичьи, затыкая фляжку пробкой. И тут же, вскочив в седло, махнула с места в карьер, ничуть не заботясь, рванется ли Алексей следом.
Он тоже было вскочил в седло, но лишь сплюнул сердито и проворчал себе под нос:
— Дура малахольная! Свернешь шею — туда тебе и дорога!
Он не спеша поехал по степи, пока не выехал на горную дорогу, которая привела его на высокий увал. Высоко в небе перемигивались колючие с виду звезды. Вдалеке, в наползавшей от реки туманной мгле перемигивался тусклыми огнями Тесинск, изредка, больше для порядка, взбрехивали собаки.
Где-то едва слышно пиликала гармонь, тлели серебром верхушки сосен, хотя луна уже перевалила за гору. Конь под Алексеем нервно всхрапывал, «прядал ушами, перебирал копытами.
Внезапно раздалось глухое, похожее на предостережение ворчанье, и вдруг понеслось в небо звонкое, рвущееся из самого нутра молодой глотки:
— У-а-а-о-о! Уа-о-о-о!
— А чтоб тебя! Волки! — Алексей едва успел ухватиться покрепче за поводья, а конь уже нес его вниз с увала, изредка взбрыкивая от непомерного ужаса. Не разбирая дороги, они мчались по степи, а вслед им неслось многоголосое завывание: волчий молодняк ставил голос. Высоко и протяжно выводили свою извечную песню волчицы, басовито и коротко вторили им юные волки. И с каждой новой октавой конь прибавлял и прибавлял ходу, пока не вынес своего всадника на окраину Тесинска. Хлопья пены облепили его губы, он тряс головой и испуганно всхрапывал. И перешел на неспешную рысь только тогда, когда они миновали первые городские дома.
Бешеная скачка по степи еще больше возбудила Алексея.
В душе у него все кипело от ярости и возмущения. Чертова девка! Что ей нужно от него? Ее признания он и в грош не ставил, но старался разгадать: какая корысть двигала Анфисой, из каких соображений она явилась в дом к учителю?
Вряд ли только затем, чтоб проверить его на гниль. Кажется, так она выразилась?..
Но более всего он корил себя за то, что чуть не поддался соблазну и почти уступил грязной, срамной девке. Совсем некстати вспомнил он вдруг присказку Тартищева: «Если надо дерьмо съесть и на б… залезть, съедим и залезем!» — и передернулся от отвращения. Как он мог ее хотеть? Жаркий стыд испепелял его щеки.
Но, как бы он ни злился на Анфису, как бы ни ругал ее последними словами, червь сомнения продолжал точить его душу. Бесспорно, она что-то знала, глядишь бы, и рассказала что-нибудь интересное и даже полезное, сумей он переступить через свои принципы. Он со злостью ударил кулаком по луке седла. А может, ей взаправду только и надо, чтобы избавиться от своего китайца, а он зря старается: накрутил кучу версий, а девка и впрямь учинила ему всего лишь проверку.
Он осадил коня напротив дома учителя, продолжая сомневаться. Нет, вряд ли! Анфиса не просто проверяла его!
Она действительно хотела рассказать ему что-то важное.
Зачем-то ведь показала ему хутор Анчулова? И кто он такой, чего боится, если превратил свой дом в настоящий бастион?
Алексей вздохнул и направил жеребца к воротам. Вот еще забота, коня на ночь пристроить, а поутру как-то объяснить учителю, куда и с кем гонял по ночной темноте, никого не предупредив об отъезде. Он спешился и, уже поворачивая деревянное кольцо, подумал: «Кто разберет этих баб, что у „их на уме?“
Ночь не спешила отвечать на его вопросы. Спину овевало неприятным холодком. Откликнувшись на звонок, глухо забухал Трезорка, ему вторила Негодяйка.
Стукнула дверь дома, и Лукерья проворчала с крыльца:
— Кого это носит в ночь-полночь?
На востоке проявилась робкая еще полоска зари. Пожалуй, часа два-три еще можно поспать. Алексей с удовольствием зевнул и, льстиво улыбнувшись, поздоровался с кухаркой, с изумлением взиравшей на него от ворот:
— С добрым утром, Лукерья Васильевна!
— Что-то не так вы говорите, Алексей Дмитрич. — Егор озадаченно покрутил головой. — Тригер? Генрих Иванович? Какой резон ему золото воровать? — Он с укором посмотрел на Алексея. — Я его уже лет восемь знаю, с тех пор как на службу в полицию устроился. Честнейший был человек.
Да вы у него дома побывайте. Золотых чертогов не нажил, хотя сколько лет в управляющих состоял. Да и вдову с тремя детьми почти без средств оставил. Дома и то своего нет.
Явится новый управляющий, придется им съезжать. У Екатерины Савельевны, правда, батюшка из купцов, но примет ли он ее, вот в чем вопрос. Скуповат он да вдобавок еще из старообрядцев…
— Она, что ж, и пенсию не будет получать?
— Почему ж не будет? Будет. Никодим Корнеевич должен постараться. Как-никак его управляющий был, да и погиб при исполнении… — Егор вздохнул. — Но разве в наше время на эти крохи проживешь да детей выучишь?
Правда, я слыхал, — он понизил голос, — что Михаил Корнеевич пообещал им дом подарить и от себя дополнительно к пенсии две тысячи рублев в год выплачивать. Да еще старшего, Якова, к себе в контору взял. Говорит, если хорошо покажет себя, отправит его на горного инженера учиться в Томск.
— Н-да! — только и мог сказать Алексей. Честно сказать, ему самому не слишком хотелось идти в дом Тригера, беспокоить до сих пор не проплакавшуюся вдову, но обстоятельства требовали проверить то, что рассказала ему Анфиса. И хотя он очень сомневался в достоверности этого рассказа, пренебрегать им не стоило. Возможно, это станет зацепкой в череде непонятных и на первый взгляд совершенно между собой не связанных событий последних дней. Но где-то в самой глубине души, на уровне подсознания он чувствовал их несомненную связь, поэтому и решился на этот опрометчивый и недальновидный, по мнению Егора, поступок: посетить дом Тригера и при наличии подозрительных обстоятельств произвести в нем обыск.