— Так ты его больше не встречал?
— Да нет! — поморщился Егор. — Откуда?
— А что ж тогда спросил: Тимофей или Степан?
— А кто ж его знает? — Егор пожал плечами. — Само как-то выскочило. Степка шибко злой был, в драке отчаянный, при виде крови зверел прямо. Меня, правда, боялся.
Я ему однажды чуть руку не сломал, когда он на моего дружка кинулся. После этого он стороной меня обходил. Гуран — тот похитрее: что ни делает — все с умыслом. Еще батя его тем занимался, что у нескольких инородческих улусов, что победнее, земли скупал и на них скот да лошадей разводил.
А в работниках у него разный пришлый люд отирается. Беглых привечает, паспорта им выправляет. Давно у меня на него руки чешутся, но Михаил Корнеич с ним не желает ссориться, а одному мне с его ордой не справиться. На его земли мне путь заказан. — Он усмехнулся. — Хотя стоит мне появиться — Гуран ко мне со всей лаской и уважением, только нукеры его ни на шаг не отходят и дальше чем на версту во владения не пускают. Как-то попробовал без их ведома сунуться, так вмиг фуражку прострелили, аккурат под кокардой. Больше не лезу, своя голова дороже…
— Неужто он за скот свой боится?
— Что ему скот? Пытались у него несколько раз табун угнать, то ли монголы с Урянхая, то ли те же маньчжуры, так он тут же гонцов разослал по заимкам да таборам, где его подельщики живут, вмиг набралось с полсотни любителей шашкой помахать. В капусту порубали угонщиков. Теперь мало кто позарится на его табуны. Сам Тимофей почти из дому своего не выезжает, там и водку пьет, и баб пользует.
Ему каждую ночь непременно новую надо, всех девок в округе перепортил, теперь уже и до вдов добрался. Еще в карты по-лютому играет, только разве это игра, если все боятся у него выигрывать…
— И это вся крамола? Карты да девки?
— Да нет, не вся, — произнес задумчиво Егор и повертел в руке окурок, не зная, что с ним делать. Алексей протянул ему пепельницу. Затушив окурок, урядник отошел от окна и вновь сел за стол напротив Алексея, окинув того задумчивым взглядом потемневших отчего-то глаз. — Не вся, — повторил он, словно раздумывая, доверять или нет приезжему человеку то, что и сам держал до поры до времени в секрете. Но, видимо, решился:
— Поселыцики у Гурана — люди звероватые и хваткие. Поначалу ко всякому, кто на его земли проникал, просто приглядывались, далеко не пускали, а потом шалить стали, постреливать да грабить. Люди начали, по слухам, пропадать. Контрабандисты да старатели. Их вроде никто не спохватится, а добычу солидную взять можно.
— Выходит — разбоями промышляют?
— Выходит, так, — вздохнул Егор. — В последнее время сами стали табуны у монголов отбивать. Мои люди сказывают, в тайге на таборе Тобурчинова, первейшего помощника Гурана, лошади пасутся с монгольскими клеймами и подкованы не по-нашему. Две недели прошло, как их пригнали со стороны Ойского перевала… А по весне охотники показали мне в одном из урочищ костровище, что из-под снега вытаяло вместе с обгорелыми костями. Не иначе кого-то из бергалов! [22] подкараулили с добычей, убили, а после на костре сожгли, чтоб золото добыть.
— Золото? — опешил Алексей. — Каким образом?
— Самым простым, — усмехнулся Егор, — старатель обычно, пока золото моет, в тулуне его, мешочке таком кожаном, на шее держит, а после, когда домой возвращается, песок и самородки в подкладку да в швы одежки своей немудреной прячет. Просто так золотишко не прощупать, так хунхузы для быстроты дела приспособились убитых в костер бросать, а потом только и остается, что золото из золы выгрести да пепел сдуть…
— Так это ж настоящая шайка! Почему ж ты исправнику или тому же Тартищеву об этом не докладывал?
— Надо прежде доказательства добыть, чтобы все по форме доложить, а у меня их пока шиш да маленько! — Он скептически усмехнулся. — Если б у меня только один Анчулов был! — Он вздохнул и опять потянулся к портсигару. — А шайка там приличная. Гуран своих особо доверенных людишек хорошо подкармливает. В хоромах своих привечает, красивыми девками на ночь одаривает, самогоном или аракой [23] поит, а потом как бы ненароком жалуется на кого-нибудь, кто ему мешает. После исчезают его обидчики или просто неугодные бесследно. И ослушников убивают.
Причем мучают их изрядно. Или на муравейник голым кинут, или к дереву тоже голяком привяжут на потраву мошке. За сутки бедолага в кусок мяса обращается. И вожаки у них свои, и устав молчания… Шайка — она и есть шайка! Со звериными законами и порядками!
— Ладно, собирайся! — Алексей затолкал «смит-вессон» во внутренний карман форменного сюртука, натянул фуражку на голову. — Поехали в контору! По дороге договоримся, как вдове объяснять, по какому поводу заявились.
Уже на пороге Алексей остановился и с недоумением посмотрел на Егора.
— Одного не могу понять: как твои люди сумели заметить Михаила Кретова возле амбаров за несколько минут до пожара? Я бы смог в это поверить, если б Марию Викторовну не видел раненую, если б Михаил ее на руках в дом не относил… Мы же с ним в одной комнате спать улеглись. Потом вместе на завод помчались, когда узнали о пожаре и о смерти Тригера…
Егор угрюмо посмотрел на него:
— Заметьте, Алексей Дмитрич, Михаил Корнеич, когда прибыл вместе с вами, был одет точно так же, как и человек, что бродил возле амбаров. Сторож, что донес мне об этом, давно на заводе служит, Михаила Корнеича хорошо знает.
По этой причине обмануться никак не мог. Я бы ему не поверил, но человек он не пьющий, семейный, лет пятнадцать мне уже помогает. Какой резон ему меня дурить? Просто кто-то знал, что Михаил Корнеич будет ночью на озере один и вряд ли сумеет после доказать, что находился в это время не на заводе.
— Кажется, в тот день ему повезло дважды: и под самострел не попал, и алиби мы ему обеспечили. Но кому-то крайне нужно представить дело так, что именно Михаил виновен во всех происшествиях, а значит, и подметные письма его рук дело. И этому мерзавцу очень сильно хочется поссорить его со старшим братом.
— Очень хочется, — согласился Егор, — но мы этого чудилу, Алексей Дмитрич, непременно найдем и посмотрим, что за лицедей в наших краях объявился. Бал-маскараду ему захотелось, так мы его устроим, да так, что мало не покажется.
— Ну и как? — спросил сердито Михаил, когда Алексей и Егор закончили обыскивать дом. — Нашли что-нибудь?
— Все чисто. — Егор удрученно развел руками, а Алексей промолчал.
— Я же говорил, клевета это на Генриха Ивановича.
Кому-то он и после смерти покоя не дает, — уже более спокойно произнес Михаил и посмотрел на Ермака, присевшего на корточки у порога. Инородец задумчиво посасывал свою трубку. — Что там Екатерина Савельевна?