— А ты сам почему не спишь?
Митя тяжело вздохнул:
— До сих пор не могу поверить, что наконец-то на свободе. Обидно только, что Янеку не сумел помочь. Мы слишком поздно поняли, с какими именно целями Лобанов прибыл в Терзю. Он привез с собой приказ отправить Янека назад в Петербург. Если верить графу, то в его деле раскрылись новые, не очень хорошие обстоятельства. Какие, я так и не узнал, к сожалению.
— Митя, расскажи, что на самом деле произошло в остроге. Ты действительно готовил побег своим товарищам? И почему убили Янека?
В ответ Митя привлек ее к себе, легко поцеловал в лоб и прошептал:
— Все очень хорошо складывалось, Машенька. Мы еще до приезда Лобанова обо всем договорились с казаками из конвойной команды. Они должны были ночью тайно вывести Снешневича и еще одного нашего товарища за ограду и переправить на остров посреди Аргуни. Там они вырыли яму, в которой беглецы должны были переждать неделю, пока вся суматоха с их розыском не уляжется. Мы им и документы подготовили, и одного из маньчжурских купцов подкупили, опять же через этих казаков. Маньчжур пообещал доставить Янека с товарищем в Шанхай и помочь сесть на судно, отплывающее в Англию, Вроде все предусмотрели, кроме одного… — Митя скрипнул зубами. — Я и подумать не мог, что один из моих самых близких друзей окажется предателем.
— Предателем? — поразилась Маша. — Но кто он? Я его знаю?
— Конечно, знаешь. Илья Знаменский. Мордвинов купил его тем, что обещал ходатайствовать о его досрочном освобождении, за определенные услуги, естественно.
— Но откуда ты узнал об этом?
— Ночью, после разговора с Мордвиновым, он повесился на полотенце, а утром у себя под подушкой я обнаружил записку, в которой он во всем признавался. Я его в какой-то степени понимаю. Илья очень сильно переживал разлуку с женой и ребенком. И на предательство решился с отчаяния.
Но муки совести оказались сильнее… — Митя судорожно вздохнул. — Я уже знал, что меня ожидает, и просил Мордвинова об одном: чтобы он позволил увидеться с тобой. Но он был в ярости, а тут еще, как назло, граф нагрянул со своей инспекцией… Вот тут все и началось!
— Лобанов сказал, что ты взбунтовался и не хотел ехать, не попрощавшись со мной. Это правда?
— Правда, — Митя еще крепче обнял ее, — в это время я был почти невменяем, иначе не допустил бы, чтобы солдаты начали стрелять. И только моя вина в том, что так нелепо погиб Янек. Вполне возможно, не затей я беспорядков, он был бы сейчас жив и сидел рядом с нами около этого костра.
Ведь Мордвинов и его намеревался отправить в Иркутск попутно с нашим конвоем.
— Ты уже знаешь, что меня тоже везли в Иркутский острог?
— Знаю, Цэден все мне рассказал. — Митя помолчал некоторое время, то ли собираясь с мыслями, то ли не решаясь задать свой вопрос. Наконец все-таки спросил:
— Граф приставал к тебе… как к женщине?
— Приставал, но тебе, должно быть, известно, чем это закончилось?
Митя обхватил ее лицо ладонями, внимательно посмотрел в глаза:
— Объясни, почему ты отказалась вернуться в Петербург?
Ведь протекция Государя дорого стоит, и не каждому ее предлагают!
Я дала слово твоим родителям, надеюсь, ты помнишь об этом?
— Только поэтому?
— Да, только поэтому! — твердо сказала Маша и, освободившись от его ладоней, опять прилегла головой на Митино плечо. — Давай помолчим немного. За последнее время столько всего ужасного произошло, что я до сих пор не могу прийти в себя!
— Помолчим, — согласился Митя и вдруг склонился к ней и припал к ее губам быстрым и жадным поцелуем. Так же быстро оторвался от нее и прошептал:
— Почему у тебя губы всегда горячие, а вот у Алины они постоянно были холодными, будто не живыми?..
«Потому что я люблю тебя, а Алина лишь терпела, как выгодного жениха!» — хотела ответить Маша, по произнесла совсем другое:
— Вероятно, холодные губы были ее единственным недостатком и не помешали тебе влюбиться в нее.
— Возможно, — усмехнулся Митя, — и давай закроем эту тему. — Он поднял голову и посмотрел на небо. — Кажется, ветерок подул. Будем надеяться, что через час-другой туман рассеется…
Выступили в дорогу после скорого и несытного завтрака, но Цэден пообещал уже к полудню быть на месте и накормить их бараньей похлебкой, вкуснее которой они еще ничего не пробовали.
Лес поредел, зато появились болота. И вскоре сапоги промокли насквозь. А морось, продолжающая сыпаться с неба, напитала одежду, она стала тяжелой и неприятно липла к телу, мешала идти так быстро, как хотелось бы. Лошадей из-за плохой видимости вели в поводу. К тому же Цэден, шедший первым, постоянно останавливался и, сделав знак подождать, уходил в туман, чтобы разведать дорогу. Следом за ним шла Маша, потом — Митя, и замыкал их маленький караван Антон.
Вскоре звериная тропа вывела их на вершину сопки. Повеяло свежим ветром. Туман закачался, задвигался и вдруг, точно салазки с ледяной горки, стремительно покатился вниз в глухие ущелья и распадки, шатаясь от жарких лучей солнца, которое все-таки пробилось сквозь тучи и воцарилось на небе.
Маша зажмурилась от нестерпимой голубизны, залившей горизонт, вдохнула всей грудью бодрящий, слегка горьковатый от запахов хвои воздух и повернулась к Мите. Он тут же подошел к ней, обнял за плечи, и уже вместе они принялись с восторгом смотреть на открывшиеся их взору горы, близкие и далекие, на таежный океан, где сопки, точно волны, набегают, накатывают друг на друга. И только извечный житель этих мест — беркут, подобно буревестнику, распластал над бескрайним простором свои крылья. Высокомерно и презрительно взирает он сверху на крошечные фигурки людей, реет над тайгой, горами, купается в зыбком мареве, и зачастую только его крики разрывают задумчивую тишину этих диких и пустынных мест.
— Смотрите, куда мы пойдем! — Цэден показал рукой на голый гребень, соединяющий одну вершину с другой. — Здесь всего с полверсты, не больше. Дальше сначала по тропе, потом через ущелье по старому мосту. Его, говорят, в старые времена контрабандисты соорудили. А там уже и рукой подать до моего стойбища.
Маша с опаской посмотрела на давно не хоженную тропку в сажень, если не меньше, шириной, заваленную щебнем и мелкими камнями. Цэден заметил ее оторопь и улыбнулся:
— Не бойтесь, Мария Александровна! Олени эту дорожку бегом пробегают. Вы, главное, не смотрите по сторонам, а все под ноги, под ноги. Земля твердая, выдержит.
— Я и не боюсь, — проворчала Маша и еще сильнее сжала поводья лошади, которую, как и ее спутники, вела за собой.
Она ловко преодолела этот нелегкий путь, хотя все время чувствовала, как тело ее, независимо от желания, клонится то в одну, то в другую сторону. Темные провалы справа и слева тянули к себе с неудержимой силой, и, только опустив глаза вниз, под ноги, можно было подавить в себе эту до тошноты противную тягу к пустоте.