Утром он проснулся от нового укола. Днем была еда и жидкие лекарства, после которых Константина стошнило. Санитары избили его и заставили вымыть пол. Вечером последовало два укола. От еды Данин отказался. Тогда его вновь привязали к кровати, и медсестра так усердно впихивала в рот ложку с чем-то склизким и холодным, что сломала один зуб.
На следующее утро кошмар повторился. А днем Данина отвели в приличный кабинет, обитый деревом, с книжными шкафами и абстрактной картиной на стене. Трудно было понять, как столь разные помещения уживаются под одной крышей.
Встречал его подтянутый стриженный под "ежик" мужчина лет пятидесяти в светло-зеленом халате с подвернутыми рукавами. Жесткость его лица подчеркивали вертикальные морщины над переносицей и в углах губ.
– Присаживайтесь, Константин, – хозяин кабинета указал на мягкий стул и повелительным жестом указал санитару, чтобы тот покинул помещение.
– Кто вы? – спросил Данин.
– Главврач клиники, Дмитрий Борисович.
– Психиатрической клиники?
– Совершенно верно.
– Почему я здесь?
– Вы хотели покончить с собой. Тем самым, вы представляете угрозу не только для себя, но и для окружающих.
– Но… Откуда вы это взяли?
– Разве это сейчас важно? Важнее то, что мы можем признать вас неизлечимо больным и навечно сослать в провинциальную психушку гораздо страшнее нашей. Вам нравится у нас? – Данин затравлено покачал головой. Врач усмехнулся. – Когда превратитесь в овоща, вам станет все равно.
Дмитрий Борисович встал, измерил шагами периметр кабинета и неожиданно наклонился к Данину через стол.
– А между тем есть и другой выход. Вы ведь математик. Ваша голова создана для того, чтобы решать сложные задачи. Так и займитесь ими! А мы создадим для вас необходимые условия. Дома о вас уже никто не позаботится.
– Меня колют, вливают в рот что-то противное, – пожаловался Данин. – Я не могу думать.
– Это всего лишь успокаивающие средства. Ничего серьезного мы пока не применяли. Пока! – подчеркнул главврач. – Так вы, Константин, согласны с моими условиями?
– Какими условиями?
– Я вас переведу в отдельную палату. Из лекарств пропишу разве что витамины. Сам буду их давать. А вы займетесь любимым делом. Да-да, той самой математикой. Можете считать, что находитесь в санатории.
– А санитары?
– Вы их больше не увидите. Если, конечно, будете хорошо себя вести. Ну, так как?
– Когда меня выпустят?
– Это целиком будет зависеть от вашего поведения. Все-таки вас признали больным. Но в будущем я смог бы это исправить. – Главврач пристально посмотрел на Данина и вернулся в свое кресло. – Ладно, не будем терять время. Вижу, что вы согласны. Сейчас вас отведут в новую палату. Одно условие. Чтобы я видел, что вы занимаетесь делом, требуется записывать все ваши мысли. А для начала я бы вам посоветовал вспомнить всё самое ценное, чего вы добились в математике ранее и восстановить эти записи. Это поможет вам обрести прежнюю форму, как спортсмену перед соревнованием. Учтите, записи я буду проверять.
– Вы разбираетесь в математике?
– Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь, – продекламировал врач и нажал кнопку под столом.
Вошла знакомая медсестра. На этот раз она старалась улыбаться. Данина отвели в отдельную палату с чистой постелью и маленькой столешницей, закрепленной на стене. На ней лежал большой блокнот в клеточку и шариковая авторучка. Раскрыв его, Данин удивился.
На каждой странице блокнота сверху была записана математическая формулировка теоремы Ферма.
Домой из больницы Валентину Ипполитовну лихо доставили на милицейской автомашине. Позаботился Виктор Стрельников. Его напарник Алексей Матыкин остался сидеть за рулем, а старший оперуполномоченный помог учительнице подняться в квартиру.
– Я вас не отпущу, пока не попьем чай, – с порога заявила Валентина Ипполитовна.
– Это не обязательно.
– Никаких возражений. Нам нужно с вами поговорить.
Зашипел чайник, загремели чашки, звякнули ложки.
– Только прошу простить за беспорядок. Меня же не было дома больше недели, – извинилась Вишневская.
– Понимаю.
– Спасибо, что мы в магазин по пути заехали.
– Не за что, – милиционер покорно расположился на кухне.
Когда ароматный чай был заварен, Вишневская спросила:
– Виктор, вы посмотрели видеозапись пассажиров, выходящих из метро в день убийства Софьи Даниной?
– Сразу не получилось, Валентина Ипполитовна. Срочные задания были. А долго такие записи не хранят. Они периодически обновляются.
– Как же так! – расстроилась учительница.
– Дело закрыто. Убийца выявлен. Украденные статуэтки тоже найдены. Представьте, они даже не пострадали.
– А я? – Вишневская приподняла руку в гипсе. – Меня толкнули на эскалаторе!
– Это хулиганство. Или неосторожность. Такое, к сожалению, бывает.
– Меня толкнули специально! Как дважды два – четыре! Кто-то очень не хотел, чтобы я добралась до видеозаписей.
Оперативник втянул губами горячий чай, отставил чашку.
– Валентина Ипполитовна, вы кого-то подозреваете?
– Да, – кивнула учительница.
– Прежде чем назвать имя, подумайте, у вас есть улики? Учтите, камеры видеонаблюдения эскалатор не просматривают.
– Татьяна сообщила вам про часы? Это достаточно редкая модель.
– "Восток"? Они есть у многих. Не зацепиться. Валентина Ипполитовна, забудьте о прошлом. Надо жить сегодняшним днем.
– Архангельская сказала, что часы были "Восток"? – удивилась Вишневская.
– Да. А что-то не так?
– Многое не так. – Учительница засуетилась, неумело листая блокнот одной рукой. – Сейчас я ей позвоню.
– Не трудитесь. Архангельская с мужем уехала в Испанию.
– Уже уехала? Сейчас, поздней осенью?
– У богатых свои причуды. Уволилась и уехала.
– И даже не позвонила мне.
– Она сказала, что напишет.
– Напишет?
– Да. Звякнула мне уже из Испании. Попросила, чтобы я забрал вас из больницы. А вам передала привет, сказала, что всё напишет в письме. Ждите. Письма из-за границы идут долго.
Учительница на миг задумалась, потом встала.
– Вы подливайте себе чай, Виктор. И про булочки, которые мы купили, не забывайте. А я пока включу компьютер и посмотрю почту. Письма в нашем веке летают по проводам.