– Извините, что в комнату не зову. У меня тут суп варится, так чтоб туда-сюда не бегать.
– Ничего страшного – я вас долго не задержу.
– А что вы хотите узнать? Говорят же, что поймали уже убийцу-то.
– Кто говорит?
– Кто? – Женщина явно не ожидала такого вопроса. – Так это… Юрий Ричардович мне сказал, другой сосед, из двадцать третьей квартиры. Это как из лифта выходите – прямо. Вот он и сказал, что поймали его.
– Поймать – это одно дело, – я аккуратно ухожу от щекотливой темы. – Только еще ведь доказать надо, что он убил. Поэтому вас и беспокою. Скажите, не видели ли вы кого-нибудь на лестнице в тот вечер, когда Алексея Викторовича убили?
– Так меня уже спрашивал из милиции, работник. Не видела я никого.
– Вы извините. – Я изображаю на лице смущенную улыбку. – Как ваше имя-отчество?
– Любовь Григорьевна.
– Очень приятно! Меня Андреем Ивановичем зовут. Любовь Григорьевна, я знаю, что вы ничего не видели, но. Вот припомните, пожалуйста: а, может, что необычное в тот вечер случилось? Вы чем тогда занимались?
– Да ничем особым не занималась, – пожала женщина плечами. – Внук должен был приехать, картошку с дачи привезти, так я его ждала. Ужин готовила, телевизор смотрела. А вот необычного… Ничего такого не было…
– А не слышали – выходил ли кто из квартиры Глебова? Дверь не хлопала?
– Спрашивал тот милиционер и про это. Двери-то хлопали, а вот кто приходил или уходил – не видела я. А вы соседа попытайте – может, он чего знает.
– Это какого соседа вы имеете в виду – Юрия Ричардовича?
– Ну да – его. А других у нас нет – три квартиры всего на площадке.
– Так ведь он же на даче был в тот день.
– На даче?…
Женщина удивленно приподнимает брови, затем настороженно смотрит по сторонам, как бы желая убедиться, что нас никто не может услышать, и, заговорщицки понизив голос, неожиданно заявляет:
– То-то и оно, что дома он был! Не уехать, видать.
– Дома? – Мне стоит огромного труда скрыть нарастающее волнение. – Вы что – его в тот вечер видели?
– Нет, самого-то не видела. Но только в квартире точно кто-то был. Ну, а кому ж там быть, коли Ричардович один живет?
– А откуда вы знаете, что там был кто-то?
Как Любовь Григорьевна уже сказала, в тот вечер она ждала с дачи внука. Игорек должен был приехать около семи, но вот уже девять почти, а его все нет и нет. Женщина всякий раз ужасно переживала, когда внук садился за руль. Вот и в тот вечер места себе не находила, вздрагивая всякий раз, когда с лестницы раздавался шум лифта. Однажды она даже подумала было, что Игорь, наконец, приехал, поскольку лифт остановился аккурат на их этаже. Хозяйка вышла в коридор, но в этот момент раздался негромкий хлопок двери соседней квартиры. Не он.
– Любовь Григорьевна, а в котором часу это было?
– Точно не скажу, но около девяти где-то. «Время» как раз по телевизору вот-вот должны были передавать, но еще, вроде как, не начали.
– А дверь чьей именно квартиры хлопнула – Глебова или Шушкевича?
– Ричардовича – точно. Я их по замку отличаю, за столько-то лет. Еще, помню, удивилась – кто это может быть?
Где-то в половине седьмого – или что-то около того – Юрий Ричардович заходил к соседке и просил дать ему полиэтиленовый пакет побольше, если есть. Объяснил, что срочно уезжает на дачу, и сапоги с собой надо прихватить. Друзья, мол, с машиной туда направляются и его могут подбросить, поскольку место оказалось свободное. Но если Шушкевич уехал, то кто же тогда может быть у него дома?
Подождав некоторое время, Любовь Григорьевна вышла на лестницу и прислушалась. Ей снова показалось, что из квартиры соседа доносится какой-то невнятный шум. Она позвонила в дверь, громко позвав при этом соседа по имени-отчеству. Однако ей никто не ответил. Женщина прислушалась опять, но никаких звуков изнутри больше не доносилось. Может, показалось? Или же наоборот: кто-то из квартиры вышел, а не вошел туда? Но шумы-то она внутри слышала.
– Любовь Григорьевна, так вы ж сами говорите, что сосед на дачу собирался. А, может, он в последний момент передумал? Или место в машине кто другой занял?
– Не знаю я. Только, если это Ричардович был – чего ж он тогда мне не открыл? Ричардович бы мне открыл точно.
– Так кто ж тогда это мог быть?
– То-то и оно, что не знаю.
– Ну, а родные у Шушкевича есть?
– Дочь есть, но она сейчас в Германии живет. Давно уже не приезжала. А еще – сын. Он у Ричардовича не от брака, но последние года четыре здесь бывает. Но тот меня знает – тоже открыл бы, кабы он.
Однако долго ломать голову женщине над этой проблемой не пришлось – как раз в этот момент приехал, наконец, долгожданный внук. Он объяснил, что машина поломалась неожиданно, потому и задержался.
Хлопоча около Игорька, Любовь Григорьевна позабыла про странного визитера. Она покормила парня, потом они вместе перетащили мешок с картошкой на кухню, где часть пересыпали в специальный ящик, а остальное пока вынесли на балкон.
Затем Игорь опять уехал, а женщина вышла в коридор – подмести сор, оставшийся от мешка. В этот момент с лестницы снова донесся негромкий шум, будто бы кто-то осторожно открыл дверь, причем изнутри, а потом так же осторожно ее прикрыл.
После послышался осторожный поворот ключа. Правда, дверь чьей именно квартиры открывали, было непонятно. Это вполне могли уходить и от Алексея Викторовича, и от Юрия Ричардовича. Дама на всякий случай выглянула в глазок, но увидела уже только тень, промелькнувшую вниз по лестнице.
– А это в котором часу было?
– Да уж почти десять. Игорек-то от меня сразу после «Времени» уехал, минут через пять. А я потом еще на кухне быстренько прибралась, посуду помыла, а после пошла в коридор – пол замести. Вот и считайте! А потом я сразу в комнату прошла, телевизор включила и больше ничего не слышала. На следующее утро милиция приехала, шум на площадке. Меня хотели позвать – вроде как свидетелем, квартиру осматривать, но я покойников боюсь – отказалась. А вот сотрудник из милиции после приходил, расспрашивал.
– А вы им не сказали, что у соседа в квартире в тот вечер был кто-то?
– Про Ричардовича-то?… Нет, не говорила. Они ж меня про него не спрашивали – только про Алексея Викторовича.
Железная логика.
– Что ж, Любовь Григорьевна, спасибо вам за помощь!
Я поднимаюсь с табурета и собираюсь направиться к выходу, как вдруг замечаю в глазах женщины застывший вопрос. Перехватив мой взгляд, та смущенно отвела глаза. Ах, да! Что ж – меня, как говорится, никто за язык не тянул.
Извлекаю из бумажника пятисотрублевую купюру и кладу ее на стол.