– Mais [8] , – твердо и презрительно сказала девица, и это привело Сапронова в состояние бешенства.
– Цыц! Вы! Шпионы! Вот щас выведем вас и шлепнем по закону военного времени!
Оператор и девица ничего не поняли, а Сапронову эта идея явно понравилась. Взгляд его пробежал по комнате и наткнулся на Джамалудина:
– Иди, – сказал Сапронов, – выполняй!
Джамалудин не двинулся с места.
– Я кому сказал! Этих – в расход!
Джамалудин молча сгреб девушку правой рукой, оператора – левой, и потащил их наружу. Ошеломленный Аргунов побежал вслед за ними.
– Садись, – сказал Джамалудин оператору. То т поспешно сел: возможно, он и не понимал по-русски, но пистолет, который уткнул ему в бок Шапи, в переводе не нуждался.
«Хаммер», за рулем которого сидел Джамалудин, медленно съехал вниз. Как мы уже говорили, село было забито людьми и техникой. Помимо русских, здесь были сотни аварцев, и вовсе не все из них подчинялись Джамалудину. Некоторые вообще уже несколько лет жили в Москве, а на родину прилетели, как только услышали о боях.
Был даже один парень, который жил во Франции и прилетал в Торби-калу на чартерном самолете на субботу и воскресенье. Он сказал, что не может бросить дела в будние дни. И вот в будни он сидел в офисе, а в субботу он прилетал на войну и лез вместе со всеми в окопы. Та к он поприлетал месяц, а потом в пятницу Интерпол его взял прямо в аэропорту Ле Бурже и посадил на двадцать лет за торговлю наркотиками: лучше бы он в окопе сидел. Но это было некоторое время спустя после описываемых событий.
Сегодня из-за приезда Сапронова дорогих машин было особенно много, и «Хаммер» Джамалудина медленно полз вдоль дороги, выглядывая подходящую. Наконец Джамалудин затормозил около серебристого джипа, из окна которого торчал пулемет. Джип принадлежал двоюродному брату Ташова, который владел в Торби-кале парой магазинов. Судя по тому, что джип стоял возле штабного села, а не по ту сторону тоннеля, его владелец не особенно рвался на передовую. Джамалудин обнялся с хозяином джипа, а потом показал на журналистов и приказал:
– Ташов, возьми этих двух и езжай с братом в Торби-калу. Купите им билеты и глаз с них не спускайте, пока не улетят. Все ясно?
– Mais c’est unoiu! – сказала корреспондетка – vos brutes des generales [9] …
– Она что, по-русски не понимает? – спросил Джама-лудин.
– Нет, – ответил Аргунов.
– Это хорошо, – сказал аварец.
Через десять минут Аргунов и Джамалудин вернулись в штаб. Пьяный командующий храпел на столе, его свита добивала водку. Хаген и Гаджимурад, абсолютно трезвые, сидели в углу. Рядом с ними сидел еще один трезвый русский. Он приехал с командующим. Его звали Федор Комиссаров.
Джамалудин и Аргунов переглянулись. Они должны были доложить командующему о результатах переговоров с Арзо, но докладывать было уже некому. Они уже хотели выйти, и в эту минуту Сапронов открыл глаза. Взгляд его сфокусировался на аварце, он пьяно икнул, приподнялся, и сказал:
– Выпей с нами.
Джамалудин промолчал.
– Ах да, ты же не пьешь. Как эти чеченские собаки.
Джамалудин сделал шаг к столу и спокойно сказал:
– Если они собаки, иди впереди своих войск и убей хоть одну.
Генерал-лейтенант Сапронов некоторое время осмыслял фразу. Потом слова Джамалудина сложились для него в некую понятную фигуру речи, он икнул и сказал:
– Твою мать, ты на кого хвост пружишь? Ты кто такой, черножопый? Да я тебя! Вперехлест! Через три каната!
И тут из уст генерала посыпался такой отборный армейский мат, что все присутствующие замерли. Джамалудин перегнулся через стол, схватил генерала за нос и проговорил:
– Сказал – сделай.
– А?
Полковник Аргунов остолбенел. Он достаточно много провел в Чечне, чтобы понимать, что здесь, на Кавказе, к бранным словам относятся куда серьезней, чем в России. У него в подразделении было двое кабардинцев, и когда их материли, они бросались на всех, включая вышестоящих офицеров, пока не вбили окружающим в голову одну простую мысль: кавказца, если он кавказец, материть нельзя. А по сравнению с местными пацанами кабардинцы казались цивилизованными, как финны.
– Сказал – сделай, – повторил Джамалудин. Он был бледен, как смерть. На висках его Аргунов заметил капли пота. Командующий стал потихоньку приподниматься из кресла вслед за своим носом.
– А-а! – закричал генерал. В следующую секунду его сапог запнулся за ножку стола, генерала повело, Джамалудин отпустил его, и командующий с громким хлюпом упал – но не на пол, а на стол, прямо посереди штабной карты, заставленной бутылками с водкой и закусью. И захрапел.
Джамалудин резко повернулся и вышел из дома. Вслед за ним вышли остальные аварцы.
Полковник Аргунов подумал и шагнул вслед за ними.
Та к получилось, что улица, на которой находился штабной дом, в этом месте резко изламывалась и уходила вниз, мимо старой мечети, и поэтому, когда полковник вышел на улицу, он оказался как бы на огороженной камнем площади, нависавшей над нижним пролетом мостовой.
Аргунов глянул вниз и увидел Джамалудина. То т стоял в окружении десятка людей и о чем-то говорил по-аварски. Джамалудин закончил говорить, и его люди стали расходиться.
Двое бойцов подошли к подъехавшей «ниве», набитой автоматчиками, остановили ее и о чем-то стали шушукаться. А еще один заговорил со стариком в папахе, который медленно поднимался к мечети. Старик остановился и с достоинством оперся о палку, и тут же вокруг старика и бойца остановились еще шестеро.
Аргунов прикинул и понял, что история о том, как русский главнокомандующий выматерил Джамалудина, станет известна всему ополчению минут через пятнадцать. Такой скорости распространения информации позавидовал бы даже «Рейтер».
Полковник был храбрым человеком, но против своей воли он почувствовал, как по затылку его ползет дрожь. Он на собственной шкуре знал, что такое Кавказ и что такое кавказские села: круговая порука, всеобщая молчаливая ненависть, – ненависть, которая днем превращала лица в непроницаемые маски, а ночью превращалась в снайперские пули. Он был рад, что на этот раз чеченцы напоролись на то, на что напарывались федералы. И что Арзо Хаджиев впервые в жизни чувствовал то же, что четыре года назад чувствовал сам Аргунов, прижатый шквальным огнем к асфальту на площади Минутка.
Еще несколько таких разборок – и эти люди могут решить, что дерутся не на той стороне. А может быть, они решают это прямо сейчас, сидя на корточках у мечети, неторопливо переговариваясь друг с другом и посматривая на немногочисленных русских солдат.