«Ничего, – думала женщина, – что ни делается, все к лучшему. Здесь мы спим в разных спальнях, а на новом месте придется Сергею со мной ложиться, там-то лишней площади нет!»
Но уже через секунду по щекам Клавы потекли горькие слезы. Ей было безумно жаль покидать роскошную квартиру, набитую красивыми вещами. За годы брака Клава кое-чему научилась и стала ценить окружающие ее раритеты. А теперь предстояло жить в трущобе.
Но события вновь приняли неожиданный оборот. Люся и Настя наотрез отказались меняться. После долгих разговоров они согласились на такой вариант: Сергей просто улучшает их жилищные условия, не слишком изменяя свои.
Однако Якунин словно с цепи сорвался. Роскошные апартаменты он мигом разменял. Насте и Люсе достались трехкомнатные хоромы в Крылатском, а Клава с мужем перебрались в самую простую квартирку. Ни одной вещи, напоминающей ему о родителях, Сергей не взял. Коллекция картин, фарфор восемнадцатого века, мебель времен Павла, тяжелые, расшитые вручную портьеры – все исчезло неизвестно куда. На вопрос Клавы: «Где же нажитое?» – муж преспокойно заявил:
– Продал.
– А деньги? – не успокоилась она.
Сергей мрачно посмотрел на жену.
– А на что мы новую мебель покупали, светильники?
Клава только вздохнула. Ясное дело, муженек дурит ей голову! Неужели «стенка» производства московской мебельной фабрики стоит столько же, сколько стол и стулья, украшенные медальонами из сине-белой эмали? Конечно, большая часть вырученных средств отправилась к Насте. Но Клава промолчала, а зря, потому что в новой квартире никакого расцвета любви не случилось. Сергей появлялся там лишь для того, чтобы переночевать, а потом вообще исчез. Когда Клава, решив объясниться с ним, заявилась к супругу на работу и потребовала ответа на простой вопрос: «Милый, где ты шляешься?» – муж спокойно заявил:
– Подавай на развод, поделим квартиру, и дело с концом.
Клава перепугалась. Опять переезжать! И где она в конце концов окажется? Станет коротать дни в коммуналке? Маяться с соседями по кухне и стоять в очереди к унитазу?
Заметив ее растерянность, Сергей ухмыльнулся и продолжал:
– Впрочем, если хочешь, можем оставить все как есть, будем считаться на бумаге супругами, ты заживешь на прежнем месте, а я – где мне нравится.
И Клава согласилась. А куда ей, скажите, было деваться? Потекла жизнь совсем не такая, на какую она рассчитывала. Сергей изредка звонил, ограничивался сухим вопросом:
– У тебя все в порядке?
И частенько, не дождавшись ответа, говорил:
– Ну и ладно, пока.
В гости он не приходил практически никогда. Один раз, услыхав в трубке до боли знакомый голос, Клавдия обозлилась и на дежурный вопрос брякнула: «Болею я, при смерти нахожусь».
Но Сергей, очевидно никогда не слушавший ответов жены, равнодушно обронил: «Ну и хорошо. До свидания».
Для Клавы осталось загадкой, зачем он вообще звонил, если не удосуживался проявить к фактически бывшей супруге хоть какой-то интерес.
– А где же жил Сергей? – спросила я.
Клава нахмурилась.
– Скорей всего у этой Насти! Та еще сучка. Увела у меня мужа, получила кучу добра, а хоронить Сергея мне пришлось! Из больницы-то законной супруге позвонили. Я, правда, этой гадюке сообщила, только зря старалась. Подобные твари лишнюю копейку не потратят! Она на кладбище не явилась и с поминками помочь не предложила.
– Да ну? – удивилась я.
– Вот тебе и «ну», – вновь с истерическими нотками заявила Клава.
– Чем же Настя мотивировала свое поведение? – не успокаивалась я.
– Да ничем, я с ней не разговаривала.
– Но ведь вы только что сказали…
– Мать ее трубку взяла, – скривила рот Клава, – Людмила Сергеевна! Она, когда захочет от человека отвязаться, мигом сумасшедшей прикидывается. Хотя если честно, то ей особенно выделываться не надо. Люся всегда с сильной придурью была. Не подозвала она мне Настю. Я ей талдычу: «Сергей умер», а она в ответ: «Какой?» Так и не договорились. Ясное дело, тратиться не захотела, вот и изображала из себя дуру.
– Наверняка, – прервала я раздраженные речи, – не могли бы вы дать мне телефон Насти?
Якунина пожала плечами, потом протянула руку, взяла с подоконника растрепанную книжицу и неожиданно мирно сказала:
– Пишите.
Насте я позвонила, едва выйдя во двор. Девушка, с самого детства дружившая с Сергеем, должна многое знать. Может, Клава не ошибается и последнее время ее муж и впрямь жил у Трошевой? Тогда она точно в курсе того, кто эта Клара. Теперь понимаете, с какой силой нетерпение толкало меня в бок?
Трубку сняла женщина. Судя по голосу, ей было лет сто, никак не меньше.
– Алло, – продребезжала она, – вам кого?
– Будьте любезны Настю.
– Настю?
– Ну да.
– А-а… Настю…
– Да, да, именно ее.
– А-а-а…
Потом раздались частые гудки. Решив, что бабуся случайно уронила трубку или нажала не на ту кнопочку, я повторила попытку и услышала вновь:
– Алло.
– Сделайте одолжение, пригласите к аппарату вашу дочь.
– Кого?
– Настю.
– А-а… Это кто?
Я глянула на бумажку – может, Клава из вредности написала не тот номер?
– Ах, Настю! – вдруг всхлипнула старуха. – А ее нет!
Обрадовавшись, что телефон оказался верным, я воскликнула:
– Когда она будет?
– Кто?
– Настя!!!
– А-а-а… Ну… поздно совсем, думаю, около двадцати.
– Мне очень надо с ней поговорить. Можно, я подъеду к этому времени? Простите, вас зовут Людмила Сергеевна?
– Конечно, конечно, – воскликнула старушка, – именно так, но я очень не люблю отчество. Зовите меня просто Люся. Знаете, Анна Ахматова тоже не радовалась, когда ее величали по батюшке, у поэта есть лишь имя! Приезжайте непременно, попьем чайку, поболтаем. Мне тут одной так скучно. Может, сейчас соберетесь?
В голосе Люси звучала плохо скрытая надежда, жаль было разочаровывать милую, приветливую даму, но мне нужно поговорить с Настей, а не с ее приятной мамой, поэтому я ответила:
– Начальник, увы, не отпустит со службы.