Джереми переводил:
— Всего здесь пятьдесят четыре сердца. Все они принадлежат членам императорской фамилии…
Начищенное серебро сверкало, притягивая взор. Меер смотрела только на урны; она пришла сюда только ради них, все остальное не имело для нее значения. Ее отец только что сказал, сколько их здесь, но Меер начала считать сама. Не зная, почему.
«Одна. Две. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять».
Ей показалось, что девятая урна блестит ярче остальных. Она задержала на ней взгляд, перестав слушать отца. Ей нужно было придумать, как подойти к урне ближе, хотя она сама не могла сказать, зачем и что она хочет найти.
— Вы говорите по-английски? — обратилась к монаху Меер, хотя отец только что заверил ее в обратном.
— Англицски? Отшень плёхо, нет, — с сильным акцентом ответил монах.
Девушка кивнула. Ей нужно было убедиться наверняка.
— Вы не говорите по-английски.
Отец Франциск покачал головой.
Подойдя к отцу, Меер указала на табличку в дальнем правом углу верхней полки и шепотом задала вопрос, следя за тем, чтобы не перебивать рассказ монаха. Когда отец Франциск перестал говорить, Меер тоже умолкла.
Джереми отстал с переводом на несколько секунд, но все же ему каким-то образом удалось услышать и монаха, и дочь.
— Первое сердце принадлежит императору Священной Римской империи Фердинанду IV. Оно было помещено здесь 19 июля 1654 года. Последнее сердце принадлежит Францу-Карлу Австрийскому, и оно было помещено здесь 8 марта 1878 года.
Подойдя к полке так близко, насколько это только было возможно, Меер пересчитала еще раз, чтобы быть уверенной, справа налево, снова остановившись на девятой урне. Прищурившись, она попыталась прочитать надпись, выбитую на маленькой бронзовой табличке под ней. Слова были на немецком, и Меер разобрала только имя «Мария-Терезия» и год «1696».
Маленькая серебряная урна стояла на круглых ножках. По краю проходили три ряда сердец: острие сердца верхнего ряда входило как раз между половинками сердца под ним. Вокруг одни сердца. Урна чуть покосилась набок, местами ее поверхность была покрыта небольшими вмятинами. Девятая урна. В колоде карт из шкатулки с играми, которую успела рассмотреть Меер, были две червовых девятки. Лишняя девятка червей. Что это означает? Во всех ли колодах были повторяющиеся карты? Сможет ли она когда-нибудь это узнать?
— Как ты думаешь, на эту мысль их натолкнули древние египтяне? — спросила отца Меер.
Ее голос прозвучал неестественно, но она надеялась, что никто не придаст этому значение. Джереми начал было отвечать, но вдруг у него дрогнул голос. Он осекся. И рухнул на каменный пол.
— Папа? — Упав на колени рядом с отцом, Меер схватила его запястье, нащупывая пульс. — Ему срочно нужен врач! — крикнула она.
— Dringlichkeit, dringlichkeit [23] , — закричал Себастьян, и монах бросился к выходу.
Вторник, 29 апреля, 09.38
Как только отец Франциск выбежал из склепа за помощью, выражение ужаса на лице Меер сменилось полной сосредоточенностью. Нельзя было терять ни секунды, объясняя свои действия Себастьяну и Малахаю, поэтому пока они суетились вокруг распростертого на полу Джереми, Меер быстро выпрямилась и поспешила к девятой серебряной урне на верхней полке. Не раздумывая, она открыла ее и сунула руку внутрь. У нее не было времени изучать мумифицированные останки, которым было больше четырехсот лет, и размышлять над тем, что она оскверняет прах венценосной особы.
То, во что превратилось человеческое сердце, на ощупь было похоже на высохший плод, сморщенный и жесткий, но под ним пальцы Меер обнаружили нечто гладкое и холодное. Крошечное. Она не раздумывала, что это такое и как ей нужно с этим поступить. Не теряла времени, удивляясь, как это интуиция подсказала ей, что там что-то должно быть.
Спрятав находку в кармане джинсов, Меер вернулась к отцу и опустилась на корточки справа от Себастьяна, не зная, заметили ли он или Малахай то, что она сделала.
Через несколько минут в тесный склеп ворвались санитары и занялись спасением жизни Джереми Логана.
Вторник, 29 апреля, 09.45
Сидя в крошечной серебристо-черной машине, стоящей напротив церкви, Люсиан Гласс и Алекс Калфус наблюдали за разворачивающимися событиями: подъехала карета «Скорой помощи», к ней навстречу выбежал монах, санитары поспешно скрылись внутри.
Люсиану страшно хотелось броситься в церковь и самому посмотреть, что там произошло. Привыкший к активной деятельности, он мучился, вынужденный довольствоваться ролью стороннего наблюдателя, однако ему приходилось работать на чужой территории, и это было все, на что согласились австрийские власти. Глядя на суету у входа в церковь, Люсиан совершенно неожиданно поймал себя на том, что не на шутку встревожен. Пока Калфус пытался по телефону выяснить, что же произошло внутри, из церкви вышли санитары с носилками. Их сопровождали Себастьян и Малахай.
— Вы можете разглядеть, кто на носилках? Джереми или его дочь?
— Только не отсюда, — ответил Алекс, не отнимая телефон от уха.
Но тут двери церкви снова открылись, и вышла Меер, бледная, растрепанная.
Калфус захлопнул телефон.
— Джереми Логан упал в обморок. Предположительно, сердечный приступ.
Завывая сиреной, «Скорая помощь» умчалась. Полицейский помог Меер сесть в патрульную машину и тотчас же уехал следом, оставив Себастьяна и Малахая стоять на улице рядом с расстроенным монахом. Обменявшись с ним несколькими словами, они вместе направились от церкви.
На стоянке такси на углу Малахай и Себастьян встали за пожилой женщиной с большим букетом тюльпанов в руках. Через минуту у стоянки остановилось такси, женщина уехала, и тотчас же подъехала еще одна машина. Мужчины сели. Как только такси тронулось, Калфус поехал следом.
— Полагаю, сейчас они направляются в больницу.
— Думаю, вы правы. Но мне гораздо больше хочется узнать, что они искали в церкви. Вы не могли бы попросить кого-нибудь последить за Малахаем, и если он действительно поедет в больницу, мы вернемся сюда и переговорим с монахом.
— Ну, с этим не будет никаких проблем.
— Следующие мои два вопроса вот какие: кто тот человек в синем «Мерседесе» в конце квартала, наблюдавший за церковью вместе с нами, и присоединится ли он к процессии, направившейся в больницу? Прошу прощения, три вопроса. Если так оно и произойдет, то за кем именно он следит?
— Какой еще человек?
Люсиан нисколько не гордился тем, что он заметил мужчину, читавшего газету в машине, а Калфус не обратил на него внимания. На самом деле он предпочел бы, чтобы первым неизвестного заметил Калфус; в этом случае Гласс почувствовал бы больше уверенности в своем новом напарнике.