– Ну что вы, Шарль. Разговаривать с вами мне было просто интересно. Очень многие люди жаждут, чтобы их выслушали, но очень немногим есть что сказать.

Я встал и церемонно поклонился старику.

– Всегда буду рад видеть вас у себя. – Старик ответил таким же церемонным поклоном и удалился.

А я остался думать. Мысли у меня было две, да и те... Первая: за всем церемониалом кодирования стоит Люда Кузнецова? И почему я не спросил это у нее прошлой ночью? Потому что не рассчитывал на ответ? По крайней мере, на искренний ответ? Хотя – намекал. А что, если это она отдала приказ меня придушить в темном переулке, словно незадачливого щенка?

Была и другая мысль, и ее Людмиле я тоже успел высказать всуе: что, если кто-то из ее сотрудников или сотрудниц, задействованных в постановочной части шоу, проводит порученное кем-то кодирование? Тогда Людмила Кузнецова, она же Люси Карлсон, в опасности. Или – уже в беде. Но ломиться прямо сейчас в привратницкую дверь позади «Замка» мне мешала мысль первая.

Что оставалось? Ждать. Понятно, что события, предоставленные сами себе, имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему, но есть в круговороте катящегося с горы снежного кома и положительная сторона: когда разнонаправленные события нарастают настолько, что превышают определенную критическую массу, все неясности и неувязки исчезают сами собой, а ситуация предстает перед наблюдателем во всем блеске. Если, конечно, наблюдатель к этому времени не смят этим самым комом и не утрамбован под лавиной. Поскольку под наблюдателем я разумею себя, то...

Хватит мудрствовать. Начинай думать просто и конструктивно. Что у тебя есть? Известные неизвестные: Даша Бартенева, Фред Вернер, Бетти Кински, Диего Гонзалес, Людмила Кузнецова, Ален Данглар. Что есть еще? Погибшие Алина Арбаева и Эдгар Сен-Клер.

Теперь – неизвестные неизвестные. Человек или люди, проводившие кодирование на самоубийство. Человек или люди, разработавшие операцию прикрытия. Человек или люди, разработавшие основную операцию.

Если самоубийства детей влиятельных лиц – это операция прикрытия, то в чем тогда – основная? Во влиянии на родителей п о к а оставленных в живых?

Нет, я снова и снова бреду не туда. Потому что сейчас мне интереснее других вещей всего две: как и с кем проводила время Алина Арбаева с того момента, как покинула борт самолета. И – кто такая подруга покойного Сен-Клера-младшего?

С юности мы знаем, что перетоптаться порой полезнее, чем ломануться по первой попавшейся тропинке и забрести в непроходимые и безвылазные дебри. Но когда топтание на месте становится сначала способом, а потом и единственным смыслом жизни, – это губит вернее и злее. А потому – иди.

– Все дороги ведут в Рим. – Бетти Кински успела подойти совсем неслышно и села подле.

– Доброе утро, Бетти.

– А оно для тебя доброе, Дрон?

– День покажет.

– Как ты оказался у этого «Веселого дома»?

– Набродом.

– Не лукавь, Дрон. Сыграем в открытую?

– А ты сумеешь?

– А ты?

– Что желаете? – Гарсон застыл у столика.

– Кофе. И коньяк, – сказала Кински.

– Сию минуту.

– Что-то празднуешь, Бетти?

– Встречу с тобой. В самом интересном месте Саратоны.

– В самом интересном?

– Для тех, кто посвящен, конечно.

Гарсон вернулся, оставил заказ и удалился.

– Дрон, ты не находишь, что мы все похожи на этого паренька?

– Разве?

– Да. Так устроено человечество. Одни всю жизнь потребляют, другие – подают. Это как ступенчатая пирамида. На одной ступенечке ты подавала-приносила, на другой, той, что повыше, выгнутый в пояснице вопросительный знак, на третьей, пониже, деспот. Для тех, кто еще ниже. Нет?

– Я не живу при пирамидах.

– Умница, Дронов. Правильно мыслишь. Думать нужно не о тех червячках-ласточках, что гнездятся вокруг, а о том, кто внутри.

– Мумия. Труп.

– Мумия – не труп, Дронов, а покойник. Мертвец. А «мертвец» и «покойник» в русском языке существительные одушевленные, я справлялась по словарю.

– Я помню, ты изучала языки.

– А также словари жестов и умолчаний. Ведь в них вся информация о людях, уж поверь мне.

– Как психологу? Или как психиатру?

– Психолог, психиатр, психопат... Кто скажет разницу? – Бетти хрипло рассмеялась.

– А ты несколько взвинчена, девушка.

– И что в этом особенного? Я не спала ночь. Ты, по-моему, тоже. Коньяк и кофе бодрят.

– Тебе нужна такая бодрость, Бетти?

– Только не говори «искусственная», ладно? Какая разница между естественным и искусственным?

– Ммм...

– Не знаешь, что сказать? Я скажу. Нет разницы! Никому не важно, настоящие доллары или фальшивые, если приняты к оплате. Нет разницы, настоящие чувства или поддельные, если их принимают за любовь. В этом и состоит вся трагедия мира.

Глава 62

Бетти выпила коньяк, в несколько глотков – кофе, закурила, нервно выдохнула дым, спросила:

– Ну что, продолжим концептуальные беседы или – сразу придем к соглашению?

– К соглашению о чем?

– Не понимаешь?

– Нет.

– Значит, продолжим развивать концепцию. Кто ты такой, Дронов? Что ты засмурнел лицом? Скажи – человек. Молчишь? Правильно молчишь. Как определил один греческий философ, человек – это двуногое и без перьев. Тогда его ученик принес ему общипанного петуха и сказал: «Это – человек!»

– Ты собираешься пересказать все древние анекдоты?

– А также мифы и предания. Ты человек, Дронов?

– Без сомнения.

– Ты не хочешь добавить: «Я – свободный человек»?

– Нет.

– Отчего?

– Все в этом мире зависимы: от своего прошлого, от своих страстей, неутоленных желаний, несбывшихся надежд...

– Именно! И ладно бы кто желал луну с неба! Ведь все хотят всего ничего: использовать свою жизнь по назначению! Наслаждаться природой, путешествовать, узнавать новое, общаться с интересными, значимыми людьми...

– А еще – быть несметно богатыми, повелевать народами, стяжать славу...

– Дронов, я говорю о нормальных людях, а не о дегенератах, властолюбцах или гениях, что, впрочем, одно и то же! А нормальные люди хотят быть свободными от монотонной, изматывающей и обязательной работы! Не так?

– Может быть.

– А теперь возьмем тебя. И меня. Мы сумели какими-то неправдами осесть в тепле – хотя бы в тепле! – на милой обочине здешнего рукотворного рая. Но вся беда в том, что нет у нас здесь никакого будущего! Нет! А прошлого у всех нас нет тоже – хотя бы потому, что на него нельзя опереться! Мы – ты, я, Вернер – похожи тем, что живем без опоры. Но и перекатиполем не являемся: куда катиться: мне – в милую добрую Англию и наниматься в референты-переводчики? Чтобы день-деньской проводить прислугой чужой роскоши, чужих планов, чужого обогащения? А куда наниматься тебе или Вернеру? Солдатами чужих войн? Разработчиками чужих интриг? При таких бросовых картах всех нас ждет унылое прозябание и – ничего больше! Ни-че-го! Служить сильным мира за хорошую мзду и иметь мелкотравчатую зависть окружающих в качестве компенсации за собственную трусость – удел тупых, бездарных и неповоротливых. Но и жизнью рисковать я не хочу. А что получилось здесь?