Бирка была стандартной, из прорезиненной ткани, с начертанными словами: «Вася, не болтай!».
— Скорей всего, это шило было вмонтировано в трость, — мрачно констатировал Баздырев. — Изобретение из глубины веков.
Главный врач, который молча переводил взгляд с санитара на Баздырева, вдруг как очнулся.
— Скажите, я не понимаю, что тут происходит? Подменивают трупы! Убивают моих врачей!
— И куда смотрит милиция? — в тон продолжил Баздырев.
— Да! Именно так! — подбоченился главврач.
— Это вы всерьез меня спрашиваете — почему в вашем морге мертвые перемещаются в пространстве, как в сказках Гоголя? — жестко спросил Баздырев. — И еще обмениваются «визитками»… Завтра, — майор глянул на часы, — сейчас уже поздно, к вам, господин главный врач, и к вам, господин санитар, будет много вопросов. Под протокол. На ваших рабочих местах… Будьте здоровы.
Визитеры молча вышли, сели в машину.
Петрович заметил:
— На его могиле можно будет написать: «Умер на рабочем месте».
— А главврач задергался, — задумчиво произнес Баздырев. — Рыльце-то в пушку.
Куроедов, зевнув, отозвался:
— Надо завтра еще раз проститутку допросить.
— Дохлый номер… Проститутки виагрой не торгуют. Какой смысл, — чтоб клиент мочалил ее в три силы?
— И за те же деньги, — ввернул Ребров.
— Завтра и компаньона Зайцева пощупаем, — продолжил планировать Куроедов. — Как его там?
Баздырев, открыл блокнот:
— Лупандер Леонид Яковлевич. С покойным Зайцевым имеет равное количество акций. Кажется, по 40 процентов.
Самая точная наука — это знать, где подстелить.
Автор
Кабинет сыскарей уголовного розыска, в котором Баздырев и Ребров проводили большую часть своей жизни, не считая, конечно, оперативной работы на земле, был самым типичным. Кроме столов с телефонами, папками, пепельницами, сейфа, присутствовал и характерный оперской «дизайн». И когда ранним утром солнечные лучи пробивались сквозь маленькое окно, начиная путешествие по кабинету, они поочередно освещали фигурки бандитов, ментов, арестантов на сейфе, сделанные зэками по особой технологии из хлебного мякиша, затем — агитплакат с изображением спецназовца в маске и подписью «Доктора вызывали?», листки с изречениями: «То, что вас еще не посадили, это не ваша заслуга, а наша недоработка, которую мы исправим в ближайшее время». Висели также надписи: «Уходя, гасите всех!», а также серьезные предупреждения: «Курить строго запрещено!» и «Извините, но у нас никто не курит».
Прямо под надписями усиленно чадили Куроедов и Ребров. Работа кипела. В сизом дыму пробивающиеся солнечные лучи были почти осязаемы.
Баздырев не выдержал:
— Ну, как тут не вытерпеть? Дай и мне сигарету.
Ребров протянул сигарету-зловонючку. Баздырев закурил, концентрация дыма увеличилась. Солнце ушло за тучу, табачный туман стал плотнее, выедая глаза, но никто не обратил на это внимания.
На столе схема, нарисованная Баздыревым от руки. На ней начертаны «яйца». Так Максимыч называет кружочки, внутри которых — «червячки» — имена-фамилии, от них стрелки разбегаются вниз, во все стороны к «фигурантам»: Алла, Лупандер, Карина, «мамка» Валя. Два «яйца» — с крестами: почившие Зайцев и Вася Малосольный. Все ясно и доступно, как висюльки на новогодней елке.
— Какие «яйца» у нас еще неучтенные? — разгоняя дым над схемой, как над полем боя, вопросил Куроедов.
— Главного врача и санитара морга, — назвал Баздырев.
— Эдика-педика, — добавил Ребров.
— Рисуй! — доверил ему Баздырев.
Ребров дорисовал еще три «яйца». В каждом из них — червячки — знаки вопроса.
— Как говорил классик вечно живого учения, — глубокомысленно заметил Баздырев, — ищи, кому выгодно было отправить на тот свет двух приличных мужчин? А одного даже через трубу крематория. Глядя на эти «яйца», можно твердо сказать, что каждый из фигурантов приложил к превращению Зайцева в горстку пепла хотя бы косвенное усилие.
Куроедов, глянув на часы, порадовал:
— И одного из них мы сейчас увидим. Обещал явиться минута в минуту.
Ребров оживился, потер ладони, с веселой ухмылкой предложил:
— Ну, что, применим к нему ПУК?
И он тут же вытащил из-под стола знакомую сумку с устрашающим набором.
Но Баздырев, сделав жуткую мину, свистящим шепотом произнес:
— Тихо… Оборотнеловки всё пишут!
И он взглядом указал на потолок и стены, где после недавнего ремонта во всех служебных кабинетах их родного ОВД появились датчики охраны и противопожарная сигнализация. Проанализировав некоторые пространные назидательные умозаключения своих руководителей, опытный опер Баздырев смекнул, что их «пишут».
Ребров, поняв оплошность, кашлянул и нарочито громко, подняв вверх голову (для подслушивающего устройства), произнес, изменив ударение:
— Применим ли к нему УКРФ, то есть уголовный кодекс? Я думаю, что нет, ибо у нас нет никаких оснований подозревать…
Тут дверь отворилась, оборвав словоблудие импровизатора. На пороге появился холеный господин невысокого роста, в очках. Это был не кто иной, как Лупандер — компаньон почившего Зайцева.
— Позвольте зайти? — поставленным баритоном произнес он.
— Э-э… — вновь профессионально забыв, как звать визитера, только и смог произнести Куроедов.
— Лупандер. Леонид Яковлевич.
— Прошу вас, Леонид Яковлевич, присаживайтесь. — Следователь протянул руку для приветствия, представился: — Куроедов Иван Дмитриевич, старший следователь по особо важным делам межрайонной прокуратуры, — и поочередно представил коллег: — Василий Максимович Баздырев — заместитель начальника убойного отдела, Ребров Сергей Иванович — оперуполномоченный угрозыска… Вы, конечно, понимаете, зачем мы вас пригласили, знаете обстоятельства смерти вашего компаньона.
Лупандер уселся, положил кожаную папку на стол.
— Да, мне Алла рассказала. — Лупандер вздохнул. — Какая нелепая смерть в компании с гостиничной проституткой. И потом… эта совершенно дичайшая история с подменой трупа… Кремация… Как в каком-то бездарном детективе. Если б это не было правдой… Спрашивайте. Готов помочь следствию по мере возможностей.
Лупандер размял пальцы, как пианист перед увертюрой, осмотрелся, увидел плакаты строго воспрещающие курить, спросил:
— Не против, если я тоже закурю? Я так понимаю, если нельзя, но очень хочется, то — можно?
Ребров, ловким движением высыпав гору окурков в мусорную корзину, положил пепельницу перед Лупандером.