Неужели Палев действительно не может взять трубку или его отправили в отставку? В Москве возможно всё.
Дима посмотрел на навигатор, исцарапанный, ободранный, но еще работающий — из последних сил. Выглядел он как типичное изделие российской военной промышленности. Он был предназначен для того, чтобы выносить арктический холод, но давал точные сведения только после того, как его хорошенько встряхивали. Каждые тридцать минут на маленьком зеленом экране появлялись координаты и направление движения от последней зафиксированной точки. Если это был банк, а Кролль даже не был в этом уверен, тогда одна из бомб переместилась на северо-западную окраину города. То есть на американскую базу. Две другие, видимо перевозимые вместе, двигались на север, подальше от столицы, — по горам, где практически не было дорог.
В лагере боевиков из-за этих бомб погибло около ста русских солдат, но теперь Дима знал о местонахождении Кафарова еще меньше, чем в Москве, когда они рассматривали снимки, сделанные со спутника. Он набрал номер Палева в шестой раз, однако начальник по-прежнему был недоступен.
Тогда Дима набрал номер, предназначенный для агентов ГРУ, попавших в чрезвычайную ситуацию. Он не пользовался им уже двадцать лет, но помнил так же твердо, как день рождения матери.
— Говорите медленно, назовите свои позывные, статус операции и идентификационный номер, затем нажмите «решетку».
Автоответчик: ГРУ вползало в двадцать первый век! Но это была тайная операция, проведение которой начальство будет отрицать. Никто не давал Диме ни кодов, ни номеров. Он нажал на «решетку» и подождал.
— Ошибка, доступ запрещен.
Это была Россия, ГРУ, поэтому разговор наверняка слушал дежурный.
Дима откашлялся и заговорил по-чеченски, стараясь произносить слова как можно лучше:
— Я звоню насчет компрометирующих фотографий министра Тимофеева в компании школьницы…
— Кто это?
Он сразу узнал этот усталый голос, резкую манеру говорить.
— Смолин! Как я рад слышать ваш голос! Иногда бывает приятно убедиться в том, что в нашем переменчивом мире некоторые вещи остаются на своих местах.
Ему не хотелось думать о том, чем этот человек заслужил должность ночного диспетчера в ГРУ.
— Это Дмитрий Маяковский, мне нужно поговорить со старшим аналитиком Оморовой.
— У вас есть допуск?
— Нет-нет, речь идет о секретной операции; просто соедините меня с ней.
— Вы знаете, сколько здесь сейчас времени?
Голос оператора заглушил мощный взрыв, за которым последовал вой трех низко летящих истребителей. Кролль снова дернулся и проснулся, в очередной раз рассыпав окурки.
Смолин тоже внезапно очнулся ото сна:
— Вы что, под обстрелом?
Дима взглянул на Владимира, вытянувшегося на диване в окружении пивных банок, и на Кролля, пребывавшего в трансе.
— Да, нас всех сейчас убьют; давайте быстрее.
— Я отправлю ей сообщение. У вас нет допуска, чтобы разговаривать с сотрудниками после окончания рабочего дня.
Дима вздохнул. Эти люди даже в эпицентре ядерного взрыва будут требовать у вас номер талончика на обед.
— Тогда я сейчас позвоню в Лэнгли. По крайней мере, они со мной будут разговаривать.
Его собеседник вздохнул:
— Ну что за народ!
Наступила тишина, затем в трубке раздалось несколько щелчков.
— Товарищ Маяковский, какой сюрприз! — Даже в три часа ночи в голосе Оморовой слышались многозначительные бархатные нотки.
— Извините за поздний звонок.
Прошла пара секунд, прежде чем она ответила:
— Мы думали, что вы все погибли.
— У меня… чрезвычайная ситуация. Но я не могу дозвониться до Палева.
— Никто его не видел целый день. Все мы получили новые задания.
Оба знали, что это означает. Операция отменена.
— Кафаров уехал еще до того, как мы появились в лагере. Кто-нибудь об этом сообщал?
Голос ее внезапно стал холодным и официальным:
— У меня нет информации об этом.
— А ракета, которая сбила наш вертолет? Вы знаете, откуда она взялась?
— Об этом я тоже ничего не знаю.
Диме уже хотелось наорать на нее, хотя он понимал, что она меньше всего виновата в случившемся.
— Шестьдесят наших лучших людей сгорели заживо.
Молчание: она придерживалась протокола. Оба знали, что разговор прослушивается.
— Спасибо вам. Спокойной ночи.
Диме нужно было побыть одному, чтобы подумать над своими дальнейшими действиями. Появившиеся в кабинете Зирак и Грегорин переглянулись. Дима решил, что они тоже обсуждали, стоит ли продолжать операцию. Именно этого ему сейчас и не хватало. Ему захотелось что-нибудь разбить, сломать. Он схватил телефон, собираясь швырнуть его на пол, но в этот момент раздался звонок. Номер не определялся — звонили по зашифрованной, безопасной линии. Дима толкнул Владимира, чтобы тот проснулся, и включил громкую связь, чтобы все слышали разговор. Это была Оморова. Говорила она торопливо:
— Нам сообщили, что все пропало, что вертолеты столкнулись. На Палева свалили всю ответственность за провал операции. Дело взял под контроль Тимофеев. Если они и знают, что вы живы, то никак этого не показывают.
— А что с Кафаровым? Два дня назад Палев хотел получить его во что бы то ни стало.
— Никто не говорит ни о нем, ни о бомбах. Считается, что Аль-Башир мертв, что его убили американцы. Будьте очень осторожны, Маяковский: ГРУ теперь не то, что прежде.
Молчание нарушил Грегорин:
— Значит, все? Они все отменили?
— Что? — Владимир наконец проснулся.
Кролль смотрел в сторону. Он уже знал, что сейчас скажет Дима.
Дима зло посмотрел на Грегорина:
— Разве я что-то такое сказал?
Зирак вздернул подбородок, как делал всегда в затруднительной ситуации:
— Дима, это разумный вопрос. Мы нисколько не приблизились ни к Кафарову, ни к бомбам.
— И что теперь? Мы на службе у правительства. Эти гады в Москве перекрыли нам кислород и не заплатят за работу, — высказался Грегорин.
— Мы не знаем, как теперь можно продолжать операцию, — произнес Зирак.
Дима оглядел этих двоих. Они были моложе его, моложе Кролля и Владимира — офицеры спецназа, с карьерой и будущим в армии. Дима знал, о чем они сейчас думают. Захватывающее приключение, в которое они ввязались тридцать шесть часов назад, превратилось в полное дерьмо. Москва, очевидно, больше их не поддерживает. Наиболее вероятен следующий исход: их всех убьют либо американцы, либо террористы из ССО. И словно для того, чтобы подтвердить шаткость их положения, дом сотрясся от очередного подземного толчка.