Блэкберн не понял, во что именно врезался джип. Его швырнуло на асфальт. Пока Башир неловко пытался дать задний ход, американец вскочил на ноги, распахнул дверцу и обеими руками вцепился в лидера ССО. Они повалились на землю рядом с машиной, и лица их оказались в нескольких сантиметрах друг от друга.
Только заметив пузырившуюся кровь и слизь, вытекавшую изо рта и ноздрей иранца, Блэкберн понял, что тот ранен.
Кампо бежал к ним.
— Хорошая работа, мать твою!..
Блэкберн закричал в ответ:
— Он ранен, ранен! Адреналин!
Кампо бросил ему пакет; Блэкберн рванул обертку и вонзил шприц в грудь Баширу прямо сквозь китель. Он слышал в наушнике голос Кампо:
— Объект захвачен, ранен, готовимся двигаться к месту эвакуации.
«Черта лысого мы будем двигаться к месту эвакуации», — подумал Блэкберн. Он умирает. Башир закатил глаза, веки его опустились. Блэкберн несколько раз надавил ему на грудь, затем вытер с его губ кровь и начал делать искусственное дыхание. Аль-Башир дернулся, пришел в сознание, на губах его снова выступила кровавая пена, но он ухитрился выдавить улыбку:
— Зачем ты стараешься? Неужели вы собираетесь отдать меня под суд?
Он выплюнул собравшуюся во рту кровь. Пулевое отверстие было на шее. Из раны, пульсируя, хлестала алая жидкость. Блэкберн зажал рану рукой, крикнул Кампо:
— Бинт давай!
— Забудь обо мне, солдат. Тебе самому уже конец. Всем вам.
Глаза его снова закатились. Блэкберн принялся надавливать на грудь раненого, пытаясь вернуть его к жизни.
— Бомбы из чемодана, атомные бомбы — где они?
Умирающий медленно покачал головой:
— Сейчас тебе не обо мне надо волноваться. Я уже принадлежу прошлому. Скипетр перешел к другому…
Кампо опустился на колени рядом с Блэкберном, срывая упаковку с бинта.
— Он сейчас истечет кровью, не давай ему говорить.
— Ты можешь делать все что хочешь, солдат, но, что бы со мной ни случилось, ты уже мертв, друг мой.
Блэкберн приблизил к нему лицо:
— А где тот, который был с тобой? Тот, что забрал бомбы?
— Он вас уничтожит.
Кампо попытался наложить повязку.
— У него бред, к чертовой матери. Он сам не знает, что несет.
Блэкберн велел ему помолчать.
— Имя. Скажи мне имя.
— Его имя — смерть, мой друг. — Иранец снова выплюнул кровь. — Сол-ман.
— Солман?
Голос Башира превратился в едва слышный шепот. Он с трудом произнес по слогам:
— Со… ло… мон.
А затем наступила тишина.
Владимир вскочил и смахнул с дивана пыль, осыпавшуюся с потолка во время землетрясения. Кролль предложил хозяйке сигарету. Амара опустилась на бежевые подушки. Несмотря на то что выглядела она изможденной, Дима заметил, что она успела освежить свой макияж. Он размышлял о том, что именно она надеялась извлечь для себя из этой ситуации. Вряд ли ее радовала перспектива возвращения к отцу. Женщины ее склада двигались по общественной лестнице только вверх, но никак не вниз.
— Снег был замечательный. У него там есть даже частный подъемник. Это заповедник, охраняемая территория. — Амара фыркнула. — У него есть специальное разрешение, любезность правительства. По-моему, поместье раньше принадлежало шаху.
— И вы с ним встречались.
— Несколько раз. Газул всегда приказывал мне быть очень милой и внимательной. «О чем бы он ни говорил, слушай — вот так». — Она выпучила глаза и приоткрыла рот. — «Без него мы ничто». И он в это верил. Не знаю почему, это они при мне никогда не обсуждали. Я думала, он торговец наркотиками. У него всегда было много этой дряни. Его подружка рассказывала мне, что одна из его жен умерла от передозировки.
Дима пристально смотрел на Амару, словно хотел насквозь просверлить ее взглядом.
— Опишите это место, пожалуйста.
— Оно хорошо спрятано, проехать туда можно только на внедорожнике, но там есть еще площадка для вертолета.
— Где?
— На территории. Это похоже на швейцарские шале, знаете, как в Альпах, только это сделано из бетона и как будто вырезано, — она сделала рубящее движение ладонью, — прямо в горе. Кафаров называет это своим Келстен… что-то такое.
Она пожала плечами. Дима в возбуждении вскочил на ноги:
— Его Кельштайнхаус… Орлиное Гнездо!
На лицах присутствующих отразилось недоумение.
— И что? — спросил Владимир.
— Это дом Гитлера в горах Оберзальцберг, — пояснил Кролль. — Построен под руководством Мартина Бормана на пятидесятилетний юбилей Гитлера, стоимость тридцать миллионов рейхсмарок. Только Гитлер там почти не бывал.
Они с Димой переглянулись.
— Потому что он боялся высоты!
Амара снова пожала плечами. Некоторые люди совершенно не интересуются историей.
— Извините, — произнес Дима. — Продолжайте.
Она хмыкнула.
— Сколько у него там охраны?
— Не знаю — несколько азиатов, по-моему, из Северной Кореи.
— Ах, печально известные Инь и Ян.
— Они всегда молчат. А другие расхаживают вокруг со своими «узи». Везде оружие, оружие, оружие, куда ни пойди. — Амира содрогнулась. — Она говорила, что он всегда спит с пистолетом под подушкой.
— И?..
— Ну и все.
— Нам понадобится нечто большее, — протянул Кролль.
— Пожалуйста, Амара, вспоминайте: сколько этажей? Где держат машины? Охраняются ли стены и насколько они высокие? Высокие ли эти стены?
— Ну откуда я знаю? Я что, экскурсовод? Я просто была там в гостях несколько раз.
— А как зовут эту подружку, с которой вы разговаривали?
— Кристен.
— Ах да, вспомнил. Она австриячка. — Дима расхохотался. — Любовница-австриячка в комплекте с австрийским замком — все включено!
— Ей не нравится, когда ее так называют.
— Ну, не важно. Она не присылала вам ничего? Указаний, как туда добраться? Карту?
— Разумеется, нет. Я всегда ездила вместе с Газулом, а он знает, где это и как туда ехать. То есть знал.
Дима подумал: интересно, чем она собирается заниматься и на что жить теперь, после смерти мужа-богача, но размышлять на эту тему не было времени.
— Кристен очень милая, всегда радостная, всегда довольная жизнью. Газул меня постоянно пилил: «Почему ты не можешь быть такой, как Кристен? Кристен всегда улыбается».