– Она не говорит тебе правды, потому что боится. Она его убила. Я готов поспорить на что угодно, что так оно и есть.
– Шеф, а разве ты не в состоянии показать, что кто-то украл у нее револьвер? – обратилась к Мейсону Делла Стрит. – Конечно, он принадлежит Элеоноре. Зарегистрирован на нее. Но вдруг им воспользовался кто-то другой?
– Ты не учла ловушку, специально приготовленную для меня Гамильтоном Бергером.
– Какую ловушку?
– Он надеется, что в результате перекрестного допроса я как раз приду к подобному – и тут он вызовет свою главную свидетельницу.
– Кого?
– Этель Белан.
– В чем она поклянется?
– Одному богу известно, – вздохнул Мейсон, – но, скорее всего, в том, что видела Элеонору Корбин с револьвером за несколько часов до смерти Хепнера. Может, и не в этом, но точно в чем-то убийственном для нашей клиентки, – тут можно смело ставить свой последний доллар, и не прогадаешь. В противном случае Бергер никогда не стал бы размещать ее в дорогой гостинице с охраной, не подпуская близко никого, кто мог бы разболтать, что она собирается заявить.
– Да, ты прав, Перри, – согласился Дрейк. – А ты думал насчет того, чтобы заключить сделку с окружным прокурором?
– Какую сделку?
– Элеонора признает себя виновной, взамен получает пожизненное заключение вместо высшей меры. А с такой внешностью, как у нее, да если еще и удача ей будет сопутствовать, она выйдет досрочно, пока еще осталось время пожить.
Мейсон покачал головой.
– Почему нет?
– Потому что она не призналась мне в том, что убила Хепнера. Я не имею права обрекать невинного человека на подобный ужас. Подумай сам, Пол. Она молодая, симпатичная девушка с прекрасной фигурой, которую любит демонстрировать. Она всегда была свободна, путешествовала в Европу и Южную Америку, ела в лучших ресторанах. В общем, наслаждалась жизнью. Представь ее в тесных рамках тюрьмы, лишенной блеска и разнообразия. Монотонное существование, один день как две капли воды похож на другой. Каждый вечер свет выключается в одно и то же время. Утром подъем в определенный час, безвкусный завтрак. Жизнь течет сквозь пальцы и уходит в канализационную трубу. На тюремной диете, где преобладает крахмал вместо протеинов, она быстро располнеет. В организме окажется переизбыток воды. Она потеряет фигуру, плечи опустятся. Если она и выйдет через пятнадцать-двадцать лет, то что будет делать? Она уже не станет привлекать внимание мужчин, утратит свою живость и непосредственность, составляющие основу ее шарма. Она потеряет все. Тюрьма сделает свое дело. Она…
– Десять тысяч против одного, что она предпочтет смертный приговор, – перебила Делла Стрит. – И на ее месте я поступила бы так же.
– Именно это я и хотел сказать.
– Но мы обязаны что-то предпринять! – воскликнул Дрейк. – Нельзя сидеть сложа руки.
– Конечно, предпримем. Я просто стараюсь, чтобы у меня в голове выстроилась картинка. Следует выяснить что-то, что неизвестно обвинению. Мы должны действовать быстро и доказать, что случилось на самом деле.
– На самом деле твоя клиентка пристрелила Хепнера, – возразил Дрейк. – Ее обуяла ревность, потому что он начал ей изменять. Почему она не ведет себя как нормальный человек? Почему бы ей было не сесть в свидетельскую ложу, не положить одну красивую ножку на другую, продемонстрировав их присяжным, и не рассказать о том, как Хепнер насмехался и издевался над ней, заявляя, что даже никогда не думал на ней жениться, а просто получал удовольствие. Она подумала, что напугает его и все-таки заставит на себе жениться, если достанет из сумочки револьвер. Она намеревалась только испугать его, но он продолжал в том же духе – и тут внезапно у нее в глазах потемнело. Следующее, что она помнит, – это неподвижное, мертвое тело рядом с ней. Она словно на какое-то время лишилась рассудка, скинула с себя одежду и понеслась по парку в практически обнаженном виде.
– По крайней мере, это хоть какая-то защита, – согласилась Делла Стрит. – С ее фигурой и очарованием подобное может сойти. По крайней мере, несколько старых козлов-присяжных, загипнотизированных нейлоновыми чулочками, потребуют оправдательного приговора. Может, в конце концов согласятся на непреднамеренное лишение человека жизни.
– Вы забываете о том, что адвокат представляет правосудие, – напомнил Мейсон своим друзьям. – Он стоит за правду. Я не должен, используя свою смекалку и находчивость, становиться между виновным человеком и нашим законом. Мой долг – защита интересов клиентки. А теперь давайте рассмотрим ситуацию с точки зрения логики. Мы не должны подвергаться паническому страху или позволять кому-то себя гипнотизировать. Что находится у тебя в карманах, Пол?
– У меня? В карманах? – переспросил Дрейк.
Мейсон кивнул.
– Да дрянь всякая.
– Вынь ее и положи на стол, – попросил Мейсон.
Сыщик удивленно посмотрел на него.
– Начинай, Пол.
Дрейк принялся молча выкладывать все из карманов на стол.
– Черт побери! – воскликнула Делла Стрит, видя все увеличивающуюся горку. – А мужчины еще возмущаются насчет содержимого женских сумочек!
У Дрейка оказались: карандаш, авторучка, записная книжка, перочинный нож, портсигар, зажигалка, связка ключей, несколько носовых платков, бумажник, мелочь, водительское удостоверение, два вскрытых конверта с письмами, расписание прилета и отлета самолетов и пачка жевательной резинки.
Мейсон задумчиво осмотрел появившуюся груду.
– Итак, что я доказал? – поинтересовался Дрейк.
– Хотелось бы мне это знать… Но кое-что ты определенно подтвердил.
– Я чего-то не понимаю, – признался Дрейк.
– Сравни то, что лежит у тебя в карманах – а это, насколько я понимаю, содержимое карманов любого среднестатистического мужчины, – со списком, зачитанным помощником коронера, – списком того, что обнаружили в карманах Дугласа Хепнера.
– Конечно, я…
– Давай рассуждать, – перебил Мейсон. – Хепнер курил. В портсигаре лежали сигареты. А куда делись спички? Где его нож? Практически у каждого мужчины в кармане лежит какой-то перочинный нож. Какую-то мелочь у него нашли, а где бумажные деньги? Водительское удостоверение есть, но никаких кредитных карточек, членских билетов и всего прочего в таком роде. Никаких адресов, телефонов.
Дрейк нахмурился в задумчивости, а потом воскликнул:
– Черт побери, Перри, ты прав! Что-то маловато всего.
– А где жил Хепнер?