– Где вы были, Чико, когда проходил этот бой?

– Я был там. Это я вбежал в ворота и бросил гранаты.

– Хотите выпить?

Сидели и пили виски у отдернутой шторы, за которой туманился и мерцал океан.

– Виктор, у меня есть для вас сообщение, – сказал Чико. – Вы встречаетесь с белым коммерсантом Маквилленом из Претории. Он связан с южноафриканскими службами, собирает сведения о нашей колонии.

– Какие сведения, Чико?

– Его интересуют люди конгресса. Он стремится обнаружить способы проникновения наших групп из Мозамбика в ЮАР, узнать, какими путями мы снабжаем наших бойцов оружием. Его интересуют беженцы из Южно-Африканской Республики. Сегодня из Ресано-Гарсиа мозамбикские шахтеры уезжают в ЮАР на заработки, несколько тысяч разом, и столько же возвращается. Его интересует эта миграция как способ переправки через границу наших людей, способ внедрения в их ряды провокаторов и предателей.

– Неужели он столь крупный разведчик?

– Нам стало известно, что разведка ЮАР готовит против нашего бюро в Мапуту акцию. Агенты собирают данные о наших центрах, типографиях, пресс-бюро. Выведывают адреса, где живут наши люди. Записывают номера наших машин. Акция может состояться в любой день. Я хотел вас просить, чтобы вы были осторожны с Маквилленом. Вы общаетесь с нами, и, быть может, это представляет для него интерес.

Мембрана неба продолжала пульсировать, и Белосельцеву казалось, что все слова, события, явные и тайные мысли подвержены этой модуляции неба, слегка искажены и приплюснуты.

– У противника много глаз, – сказал Чико. – Он наблюдает. Иногда противник проникает в наши ряды. Был случай, когда мы изобличили предателя. Он принес нам много вреда. Одних наших людей убили, других посадили в тюрьму.

– Как вы поступили с предателем?

– Мы его уничтожили.

Ему казалось, что под череп ему сквозь тонкую трубочку вдувают дым, голова его полна клубящейся мути, сквозь которую едва различимо темнеет бронзовое лицо африканца, напоминающее памятник в осенней мгле, освещенный мутным ночным фонарем. Усилием воли, напряжением сжатых сосудов Белосельцев удерживал давление неба, которое старалось сплющить образ сидящего перед ним человека.

– Как вы узнали, что он предатель?

– Начались провалы операций. Мы вычислили его по этим провалам.

Белосельцев не мог объяснить свою слабость. Словно его опоили дурманом. Хотелось лечь и закрыть глаза. Стать плоским, как кровельный лист, чтобы принимать на себя давление небес, распределяя его равномерно, по всей поверхности, слабо звеня и вибрируя в такт небесной мембране.

– Какие были провалы?

– Нападение на полицейский патруль в Давейтоне. Минирование здания сталелитейной компании в Йоханнесбурге. Атака на ферму в Тсипизе. Создание склада оружия в Умплази. Наши товарищи гибли, попадая в засады. Их расстреливали на дальних подходах к цели. Кто-то из тех, кто был связан с планированием операций, информировал полицию и безопасность. Мы сверили множество фактов. Подозрение пало на одного из наших людей. Мы посвятили его в ложную операцию, сообщили, что намерены минировать супермаркет в Порт-Элизабете. Тут же полиция оцепила супермаркет, три часа вела обыски и облавы. Мы судили предателя и уничтожили.

Лицо Чико дымилось, плавилось, отекало, как черный воск. Он пропадал, терял очертания. Белосельцев обморочно, меркнущим разумом, понял, что Чико скоро умрет. Небо вибрировало над ними обоими, и это была вибрация смерти.

– Я пойду, – сказал Чико, вставая. – Сегодня вечером мы сможем повидаться у профессора Маркиша.

– Спасибо, Чико. – Белосельцев провожал его до дверей. И когда тот вышел, он лег плашмя на кровать, чувствуя над собой рябое, пульсирующее небо, не в силах избавиться от мысли, что Чико скоро умрет.

Глава пятнадцатая

Белосельцеву нужно было заплатить за отель, и он решил разменять доллары. Спустился в холл, подошел к окошечку банка, протянул служителю стодолларовую купюру. Но тот виновато улыбнулся коричневыми губами и вернул деньги:

– К сожалению, мы ведем обмен банкнот достоинством десять долларов и ниже.

– Почему? – удивился Белосельцев.

– Поступило сообщение, что начали ходить фальшивые купюры в пятьдесят и сто долларов. Мы не можем рисковать.

Это был еще один признак прифронтового государства. Враг посылал в Мозамбик не только легкие самолеты с диверсантами и грузом взрывчатки. Не только военных советников, обучавших отряды повстанцев. Но и вбрасывал фальшивые доллары, обрушивая рынок страны.

– Не огорчайтесь. По дороге в Ресано-Гарсиа заедем в аэропорт. Там у меня знакомый чиновник, – это произнес Соломао, возникший из стеклянной карусели дверей, заметивший огорчение Белосельцева.

Стоянка машин была густо усыпана фиолетовыми лепестками акаций, сбитых ночным ливнем. Сквозь деревья зеленели неспокойные буруны океана, на которых отражалось туманное солнце. Они укрылись от влажной духоты в прохладный салон машины, покатили. Под колесами заструилась, задымилась фиолетовая поземка опавших лепестков. К ветровому стеклу прилипли крохотные нежные крыльца.

Улица Ньерере, в супермаркетах, банках и трестах, была похожа на длинный пирс с омертвелыми кораблями. Сквозь толстые стекла с остатками фирменных знаков виднелись пыльные, без товаров, прилавки, безлюдные, опечатанные офисы. У дверей закрытого, с поломанной вывеской бара охранник положил подбородок на винтовочный ствол. В витрине с обломками манекена был наклеен плакат – черный кулак, сжимающий автомат, и надпись: «Борьба продолжается!»

Они приехали в аэропорт. В этот час между утренними и вечерними рейсами здание казалось пустынным. Рекламы авиакомпаний были обшарпаны и линялы. Соломао постучал в окошечко банка, улыбаясь, что-то объяснил служителю. Тот принял у Белосельцева доллары и куда-то ушел, видимо, чтобы их проверить.

Они стояли у окошечка разговаривая. Снаружи зашумело, залязгало. Дальняя дверь отворилась, и в зал быстро, скачком, вошел офицер в пятнистой форме, гибкий, глазастый, похожий на леопарда. За ним потянулась нестройная многолюдная вереница пестро одетых юношей, худощавых, растерянных, бестолково покорных. Наполнила зал, загибаясь вдоль стен, мерцая множеством больших тревожных глаз. Несколько солдат с окриками ровняли шеренгу.

– Новобранцы, – сказал Соломао, сочувственно оглядывая молодые лица с яркими, вспыхивающими белками, пухлые юношеские губы, робкие курчавые бородки. – Должно быть, в Бейру, в провинцию Софала. Там усиливаются бои. Войска несут большие потери.

Пожилая женщина прижималась к юноше в джинсах, в нарядной оранжевой шапочке. Брала его худую руку, гладила, заглядывала в глаза. Что-то непрестанно говорила. Солдат в форме, выравнивая шеренгу, оттеснял ее. Она послушно отступала, а потом опять прижималась к сыну. Тот смущался. Ему было неловко перед товарищами, перед командиром. Сторонился материнских причитаний и ласк. Хотел казаться твердым и мужественным.