Она осталась в доме. Одна. Заперла дверь и прошлась по всем комнатам. Вымыла посуду, прибралась. А потом выключила свет и выдернула телефонный шнур.
Она встала у окна в кухне, спать не хотелось. В голове шевелилась боль, поклевывала мозг, исподволь выедала его.
Она стояла в темноте и смотрела, как он идет по направлению к дому. Он выглядел точно так, как она себе представляла. Серое пальто, бледное неприметное лицо. Даже торчащие уши не могли замаскировать в нем чиновника. Она услышала шаги на ступенях крыльца, а затем дверной звонок, разорвавший тишину.
Он немного подождал, потом снова позвонил. Никто не отозвался. Тогда он обошел вокруг дома, спустился к озеру. Жюстина взбежала на второй этаж. Она наблюдала, как мужчина, постояв у ледяной кромки, сделал пару осторожных шагов, а потом повернулся и двинулся обратно, весь он как будто слегка осел.
Ей было бесконечно жаль его.
* * *
Ночью высыпал снег. Термометр за окном в спальне показывал минус два. Жюстина, так и не переодевшись, бродила по дому, ощупывая стены, словно слепая. Она приняла пару таблеток аспирина, но боль все равно сидела в голове, смягчившись лишь самую малость.
Два часа. Она схватила телефон и набрала номер.
Он тут же ответил.
– Здравствуйте еще раз. Это Жюстина Дальвик. Извините, что я так поздно.
– Ничего.
– Вы ее нашли?
– Нет.
– А полицию... вы подключили?
– Подключил... Я сходил к ним, все рассказал. Но толку от них нет. Пока. Они говорят, что жены сплошь и рядом сбегают от мужей. Только мне кажется, они просто хотели меня успокоить.
– Я тут подумала. Она вообще-то говорила... про ваш брак.
– И что она сказала?
– Мне показалось, что она немного... как бы это сказать... разочарована.
– Во мне разочарована?
– Да.
– Вот как. Она так и сказала?
– Она плакала и была очень подавленной. Говорила, что вы отдалились друг от друга, что у вас теперь мало общего. И что мне остается, сказала она, ни работы, ни любви, что-то в этом духе.
Было похоже, что он закурил.
– Прямо так и сказала?
– Ну, примерно так.
В трубке послышались всхлипывания, бормотание. Словно он отложил трубку в сторону. Надсадный кашель. Потом он вернулся.
– Извините меня, – тихо сказала она. – Не следовало мне звонить вам посреди ночи.
– Нет! – закричал он. – Это ничего! Наоборот.
– Я почему-то уснуть не могу. Тоже беспокоюсь.
– Я сегодня был у вас в Хэссельбю. Звонил в вашу дверь, но никого не застал.
– Да.
– Что мне делать? Что мне, мать твою, делать?! – Последнюю фразу он проорал. – Извините меня... но прямо не знаю, куда деваться от беспокойства.
– Ничего удивительного. У вас есть снотворное? Я хочу сказать, что вам необходимо поспать.
– Я таблетки не принимаю.
– А Берит?
– Честно сказать, не знаю.
– Ясно. Ладно, не хочу вам больше мешать. Я позвоню, если что-нибудь вспомню. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
* * *
Каждый раз, когда она ложилась в постель, это возвращалось. Днем оно держалось на расстоянии. А потом, когда все было кончено, она заснула. Опьянение уже прошло, но, приняв душ, она уселась на край постели и выпила еще пару бокалов вина. Снова разнылась поврежденная нога. А потом она отключилась.
* * *
Они упали друг другу в объятия. Долго стояли, обнявшись. Горячее, заплаканное лицо Берит, ее пьяные рыдания, я так себя осуждала, меня такое раскаяние терзало, я пыталась себя уговорить, что дети – они жестокие, они лишены дара сочувствия, только это не помогало, Жюстина, Жюстина, ты должна меня простить.
Она была пониже Жюстины, потоньше. Но сильная. Когда Жюстина потянула ее на пол, она не протестовала. И только когда Жюстина уселась ей на грудь, склонилась и стиснула ее горло, только тогда Берит попробовала сопротивляться. Жюстина сдернула с полки книгу, это был том Достоевского, и била Берит торцом книги прямо в переносицу. Раздался треск, тело под ней затихло, закатились глаза, Берит потеряла сознание, от шока ли, от боли. Жюстина метнулась в спальню, принесла длинный шарф, несколько раз обмотала вокруг шеи Берит.
Она тянула и тянула до тех пор, пока у нее не исчезли малейшие сомнения.
Зазвонил телефон. Сняла трубку, это был мужчина... Натан? Нет, Ханс-Петер. Натана больше нет, тело его разбито в лохмотья бурными порогами на другом краю земного шара, это было давно и уже забыто.
Она тихо положила трубку.
* * *
Она точно знала, что ей делать. Она даже не обдумывала это заранее, все пришло само, ею словно руководил какой-то голос: принеси матерчатую сумку с эмблемой магазина «Консум». Теперь шарф. Не глядя в мертвое лицо, она размотала шарф, освобождая горло Берит, издавшее противное шипение. Потом привязала шарф к ручке сумки, длинный конец обмотала вокруг талии Берит.
Птица кружила над ней, отправляйся спать, велела Жюстина, а то еще в темноте себе что-нибудь повредишь. Но птица не послушалась, опустилась ей на плечо и сидела там, пока Жюстина волокла тело по лестнице.
Только когда она почти добралась до двери в подвал, птица взвилась и улетела наверх.
– Я скоро приду! – прокричала Жюстина. – Ты ведь знаешь, что я приду и угощу тебя вкусненьким, сырое яйцо дам, как ты любишь, может, там даже эмбрион будет. Иногда попадаются.
* * *
Она оставила Берит в прихожей. Вспомнила, что в подвале есть камни. Принес когда-то отец, купил их у кого-то из работников, который собирался помочь ему построить во дворе жаровню для барбекю. А все Флора ворчала, Жюстина вдруг услышала ее скрипучий голос, никогда ничего своими руками не сделаешь, каменюки так до моей смерти и будут во дворе лежать, вид портить, Свен, я не хочу, чтобы они тут валялись.
И однажды отец, разозлившись, отволок все камни, до последнего, в подвал. На это у него ушло десять минут, а потом прыгнул в лодку и отплыл.
Жюстина притащила два камня. Положила их в пакет из «Консума», но, когда попыталась сдвинуть Берит с места, оказалось, что слишком тяжело.
– Вот дерьмо!
Дышала Жюстина тяжело, однако паники не чувствовала.
Она вытащила камни из сумки. С трудом натянула на Берит куртку и безобразную кепку в коричневую клетку. Чуть не забыла вязаные перчатки, лежавшие на полке для шляп в прихожей. Попыталась натянуть их Берит на руки, однако с резким всхлипом оставила это занятие и запихала перчатки в карманы куртки убитой.