— Так что же произошло? — спросил комиссар.
Анна-Лаура сидела перед ним с чашкой чая в руке (ему она забыла предложить чай).
— Я… я не знаю… То есть я не вполне уверена…
— Вы по телефону сказали мне, что ваш младший…
— Типьер, — перебила она. — Мы его всегда так называли. [10]
— Типьер — он что-то вспомнил?
— Даже не знаю, стоило ли мне это вам рассказывать… но… О! Я так испугалась!
— Испугались? Чего?
Она прикрыла глаза.
— Не знаю… Все, что они делали с детьми… раньше. Если они узнают, что их видели…
— Мадам Мансар, — терпеливо произнес Бертеги, — успокойтесь и объясните мне, о чем речь.
— Типьеру последние три ночи снились кошмары. Я подумала, что это нормально… то есть объяснимо после всего, что он пережил… Мать Кристофа работает в той же больнице, что и я. Она медсестра, а я сиделка… И я уверена, теперь она будет добиваться того, чтобы меня уволили… Потому что это случилось по моей вине. Они ушли и ничего мне не сказали, но… дело в том, что меня вообще не было дома в тот вечер. Я оставила их втроем — обоих своих и Кристофа… О, я редко ухожу по вечерам, но…
Женщина продолжала свои путаные объяснения, и Бертеги машинально кивал, хотя почти не слушал. Он понимал, что ее терзает смутное чувство вины из-за того, что она оказалась не лучшей матерью. Еще в ту пору, когда он сам был подростком, он таких людей повидал — родителей, отчаявшихся совладать со своими трудными отпрысками, раздраженных постоянными проблемами, нехваткой денег, беспомощностью?.. Конечно, дети мадам Мансар не были проблемными, скорее просто своевольными, но их непослушание обернулось драмой, отчего к семье было привлечено всеобщее внимание — она словно оказалась под светом ярких прожекторов. Хуже того — непослушание братьев Мансар стоило жизни их товарищу, и теперь их мать из-за этого могла лишиться работы.
Выговорившись, женщина понемногу успокоилась, и Бертеги, воспользовавшись паузой, напомнил:
— Вы говорили о кошмарах…
— Да-да… о кошмарах. Так вот, мне казалось, что это нормально, но прошлой ночью Типьер проснулся с криком: «Он гонится за мной! Он гонится за мной!» Я спросила, о ком это он, — Типьер у нас такой… впечатлительный мальчик. И тогда он мне сказал: «Там, в парке, кто-то был… совсем рядом с нами. Но он не такой, как Бруно говорил… Это не мальчик без глаз. Это призрак, только не белый. Наоборот, черный…»
Анна-Лаура замолчала.
— Это все? — спросил Бертеги, стараясь подавить внезапную тревогу.
— Да, это все, что он мне сказал. Я еще утром хотела вам позвонить, но не решилась… Я не знаю, что это значит, но… — она перешла на шепот, — но ведь те… они всегда одеваются в черное, когда… убивают детей… приносят их в жертву… И я испугалась, понимаете?
Бертеги не отвечал.
— Где ваш сын сейчас? — наконец спросил он.
— Здесь, в своей комнате.
— Вы не могли бы его позвать?
Тяжелый вздох.
— Подождите минутку…
Вскоре она вернулась, ведя за руку сына, мальчика лет десяти. Он был похож на нее: то же худенькое личико с острым подбородком, такие же тени под глазами — но в этих глазах еще сиял свет жизни, давно погасший в глазах матери.
— Привет, — сказал Бертеги.
— Привет.
— Это я занимаюсь расследованием того, что случилось в парке.
— Да, я знаю. Мой брат мне про вас говорил.
— Когда я заходил в последний раз, мы с тобой не виделись. Но, я думаю, тебе есть о чем мне рассказать.
Мальчик обернулся к матери, и она слабо кивнула.
— Ты говорил о каком-то типе в черном, — продолжал Бертеги.
— Ну, я точно не знаю…
— Просто расскажи мне обо всем, что видел, даже если в чем-то не уверен.
— Ну хорошо… Когда мы туда пришли, мой брат захотел нас попугать. Он стал нам рассказывать страшные истории про этот парк — про убитых детей, которых там нашли, про их призраки… Если честно, я малость сдрейфил. Я знал, конечно, что это просто страшилки, но все-таки… И когда мы начали кататься, я все время оглядывался. На самом деле я почти ничего не видел, но у нас с собой были фонарики. И вот мне показалось, что я заметил… кое-что. Что-то, что уже раньше видел…
— Что же?
— Тень… то есть какого-то типа, похожего на тень. Или тень, похожую на какого-то типа… даже не знаю, как сказать…
— Ты не мог бы описать точнее, как это выглядело?
— Это трудно… Тем более что сейчас я даже не уверен — ведь был туман, и все такое… могло что-то померещиться. Мы ехали не по велосипедной аллее, а по пешеходной дорожке, через лес, чтобы срезать угол, и я светил фонариком туда-сюда. И тут я заметил, что за деревьями что-то шевелится… Что-то, похожее на человека, одетого в черное. И мне показалось, что он за нами наблюдает… потому что, как только я посветил туда фонариком, он перестал шевелиться. Я бы его не заметил, если бы не что-то блестящее… мне показалось, что это его глаза сверкают.
— Ты сказал об этом брату?
— Нет, Бруно уже далеко укатил… и мне не хотелось оставаться, чтобы выяснить точно, что это… я боялся, что оно на меня набросится…
— А Кристоф в это время где был?
— Не знаю… но далеко, потому что он оставался у ограды еще какое-то время, когда мы уже уехали…
— А в каком месте ты видел эту… тень?
Типьер кое-как объяснил, что это за место, но Бертеги понял мальчика — именно там на следующий день нашли скейтборд Кристофа Дюпюи, когда прочесывали парк. Оба брата проехали по той же самой дорожке, что и он, но раньше. Они не останавливались, к тому же были вдвоем, и это их спасло.
Но от чего? Что на самом деле произошло? Тот тип напал на Кристофа Дюпюи? Или Кристоф что-то заметил и захотел выяснить, что это?
— Ты сказал, что уже видел того типа раньше, — напомнил Бертеги.
— Да, — с сумрачным видом кивнул Типьер. — Но я бы его не вспомнил, если бы… (он покосился на мать) если бы не эта ночь… А так — у меня как будто что-то сконнектилось…
— При каких обстоятельствах ты его видел в первый раз?
— Это было в прошлую субботу, вечером. У Блоно…
Бертеги вопросительно взглянул на мадам Мансар.
— Это семья наших друзей, — объяснила она. — Иногда по субботам мальчики там остаются на вечер и ночь…
— И что ты видел? — спросил Бертеги, снова поворачиваясь к Типьеру.
— Ну, почти то же самое… Высокого типа в черном. Оттуда, где я был, не было видно лица, но все равно он мне показался… каким-то странным.