Наступил самый важный момент за весь день — Рональд начал просматривать в газете перечень мест победителей в третьем конном заезде галопом, состоявшемся накануне в Мемфисе. И тут его потревожил подчиненный, прервав привычный ритуал. Надежда на победу, конечно, была призрачной, учитывая прецеденты со ставками, но все равно неожиданный визит раздосадовал Фолберга.
— Сэр, тут у меня в комнате сидит один тип, который мог бы вас заинтересовать.
— Какого черта! Вохилл, это ты? Что тебе надо?
— Да тут из Роттердама объявился какой-то грязный вонючий китаец с фальшивыми документами. Но он вполне сносно говорит по-английски и здорово — по-немецки.
— А с каких это пор ты знаешь немецкий, Вохилл?
— Что английский у него правильный, я уверен, сэр. Зайдете на минутку на него поглядеть или мне выгнать его взашей вместе с другими?
Обреченно закатив глаза к небу, Фолберг свернул газету и сунул ее в карман пиджака. Потом рывком поднялся, опершись руками о стол. Перед обедом не повредит немного размяться.
— Давай сюда твоего китайца, который говорит по-немецки.
Маленькая комнатка пропахла сыростью. Последний слой краски лег сверху плесени и неизбежно должен был скоро отвалиться. Окон в помещении не наблюдалось. Шатающийся стол слабо освещала тусклая лампочка.
Фолберг пинком открыл дверь и, не глядя, захлопнул ее за спиной. Он обожал так начинать допросы копошащегося людского отстоя. Сразу следовало напугать, чтобы иммигрант выложил все. Пару раз в год ему приходилось проделывать подобную процедуру и с китайцами. Но не чаще. Перед ним стоял человек лет сорока, небрежно одетый и на вид совсем беззащитный. Он тяжело, с посвистыванием дышал и, наверное, был сильно нездоров. Но маленькие глаза светились живостью и глубиной. Фолберг начал как по учебнику:
— В Соединенных Штатах действует «Закон о запрещении въезда китайцев», согласно которому ваши работники не могут получать разрешение на пребывание в стране. Поэтому мы позаботимся о том, чтобы отправить вас обратно. Вам все ясно?
Глаза Шань Фена остались неподвижны. Китаец выглядел обыкновенным оборванцем. И все же что-то просматривалось в его взгляде…
— Вы говорите по-немецки?
Ответ Шань Фена прозвучал глухо, словно шел из самого сердца земли, задыхающейся от магмы:
— Да, а вы?
Фолберг не понимал по-немецки ни слова, кроме тех, которые произнес, но китаец, похоже, ответил уверенно. Знание европейского языка иммигрантом уже само по себе представлялось фактом интересным и могло что-то означать. И он решил выжать желтомордого как лимон. До обеда оставалась еще куча времени.
— Может, мне отправить тебя вместе с прочими обратно в Китай жрать рис, пока не лопнешь? Или разрешить остаться, потому что ты знаешь немецкий?
И снова молчание. Взгляд Шань Фена излучал острую ненависть. Наверное, ему хотелось схватить Фолберга за грудки, приподнять над землей и хорошо встряхнуть. Но он находился в отчаянном положении и сдержался. Кроме Америки, похоже, податься было некуда.
— У меня с собой есть одна вещь, которая могла бы заинтересовать вашу страну.
— Правда, приятель? Блестящая новость! И что же это такое? Чашки с рисом? Зеленые драконы? Сосуды эпохи Мин? Сейчас же побегу предупредить госсекретаря… нет, что я говорю… самого президента!
Рональд не спеша приблизился к китайцу:
— Слушай внимательно. У меня нет времени, и сегодня с утра я злой, как черт, потому что изжога просто замучила. Достала, как ты. Если не перестанешь корчить из себя загадку, я дам пинка в твой вонючий зад и вышлю обратно в Пекин.
Чужак, грязный, опустошенный, озлобленный. Но глаза не сдавались. Шань Фен впился взором в зрачки Фолберга.
— Я приехал не из Пекина, а из Европы. Там я работал с немецкими учеными и собрал материал о смертельно опасном секретном веществе.
Услышав такое, Фолберг насторожился. Интересный довод. Пожалуй, желтомордый говорит правду. Теперь можно блефовать как хочешь, почва благодатная. Первое препятствие пройдено, а дальше надо разговаривать еще жестче.
— А кто тебе сказал, будто мою страну интересуют смертельно опасные секретные вещества? И кто гарантирует, что это не пустое вранье? Погляди на себя, приятель. Не выглядишь ты ни интеллигентом, ни человеком с состоянием. Твой вид не похож на того, кто работал с европейскими учеными. И какое ты можешь иметь отношение к научным изысканиям?
У Шань Фена чуть дрогнула нижняя губа, но пристального взгляда от чиновника он не отвел. Выражение глаз иммигранта подсказало Фолбергу, что, может быть, настал его час и китайца ему послала судьба.
— Я все время в бегах с тех пор, как у меня в руках оказались документы, касающиеся Аль-Харифа.
Не сказав ни слова, Фолберг вышел из комнаты. Ему хотелось кофе. Он распустил галстук, провел рукой по волосам.
Аль-Хариф.
Где он слышал это имя? И вдруг от шеи до самой спины прокатилась волна холода. Сразу вспомнились разговоры в коридорах федеральных властей и сплетни секретных агентов. И над всем этим — нечто оскорбительное и обжигающее.
Черные глаза китайца…
Сразу за Вильямсбургским мостом навстречу Шань Фену стали все чаще попадаться мужчины в длинных черных пальто. С висков из-под широкополых шляп у Них свешивались смешные кудряшки. Китаец миновал Дивижн-стрит. На всякий случай он сделал длинный крюк, чтобы проверить, нет ли слежки, и снова повернул назад. За свою жизнь иммигрант слишком много повидал и вовсе не удивился, узнав, что это сооружение над проливом называют Еврейским. Теперь-то Шань Фен понял: мир повсюду одинаков. Головокружительные контуры небоскребов Манхэттена в ярком полуденном свете завершали зыбкий пейзаж ирреального города.
Почти напротив Ист-Ривер-парка он нашел то, что искал. Низкое серое здание занимало внушительную территорию. Вывеска в синей рамке с грубо намалеванными красными буквами гласила: «Импорт-экспорт Горовиц». Дядюшка Венты когда-то сказал название офиса, и китаец хорошенько запомнил несколько слов. Шань Фен не осмелился ни произнести название вслух, ни написать на листке, так как боялся, что кто-нибудь по дороге в Америку или после прибытия узнает о его тайне.
Сразу после гибели Венты китаец вернулся к ее дяде с душевной болью, документами и неразрешимой проблемой: как вывезти в Америку дневники, не таская их при себе. При известии об ужасном конце племянницы старик повел себя так, словно ожидал чего-то подобного. Потом велел отдать ему бумаги и запомнить имя — Ариэль Горовиц, а также название конторы — «Импорт-экспорт». С этого дня у Шань Фена появилось что-то вроде мантры, которую он твердил ежечасно.
В марте прошлого года Фолберг в конторе на Эллис-Айленде оформил ему временный вид на жительство. За прошедшие несколько месяцев Шань Фен смог убедить чиновника, будто он действительно привез нечто интересное. Сегодня китаец потратил много времени, проверяя, что за ним нет слежки. Теперь пришла пора действовать.