– Добрый вечер, – вежливо сказал мужчина средних лет, в примерно таком же, как у Розенталя, костюме. – Добро пожаловать в наш клуб.
Я, уж было подумав, что это весь ритуал встречи и что гостеприимный охранник дал нам зеленый свет, кивнула ему и, взяв Мишу под руку, хотела уже пройти мимо, как вдруг на своем локте ощутила сильные пальцы и услышала все тот же вежливый голос:
– Благоволите предъявить ваши клубные карты.
Я остановилась.
– Или у вас нет клубных карт?
Я улыбнулась, вложив в эту улыбку всю возможную в таких обстоятельствах обворожительность, и произнесла:
– Вот именно – у нас нет клубных карт. Но мы очень хотели бы их получить.
– Зачем же вы тогда сюда пришли?
– Я же сказала: мы очень хотели бы их получить.
– Простите, но я вынужден просить вас покинуть наш клуб. Вот когда у вас будут клубные карты, тогда – милости просим.
– Дело в том, – заговорил Миша Розенталь, – что мы вовсе не так уж и хотели получить эти клубные карты, как сказала вам моя спутница. Мы сюда по делу. Нам нужен один человек.
– Я вынужден повторить свою просьбу покинуть клуб, – словно и не слыша слов Розенталя, сказал охранник, и в его по-прежнему вежливом голосе появились металлические нотки.
Я оглянулась на бронированную дверь и, подумав, что терять нам нечего и что на самом деле ведь могут вытурить, выдохнула:
– Мы хотели бы увидеть Алика. Нам нужен Алик.
Охранник замолчал. Почему-то тоже посмотрел на дверь, как я тремя секундами раньше, и произнес:
– У вас с ним договоренность?
– Нет, но, думаю, он нас выслушает. У нас не было иной возможности связаться с ним.
– Одну минуту, – секьюрити, отступив к стене, вынул мобильный и быстро сказал что-то на непонятном мне языке. Выслушал, что ему ответили, и, повернувшись к нам, проговорил:
– Его сейчас нет. Будет позже. Вас проведут и предложат выпить и закусить, если угодно. Думаю, что через час он будет.
Мне показалось, что охранник выговорил это несколько торопливо, словно стараясь максимально быстрее освободить свой мозг от той информации, которую ему велено передать нам. Да что же это за Алик такой, что при одном его имени бледнеют и зеленеют?
* * *
Нас провели в небольшую, уютно обставленную комнату, освещенную только изящной лампой. Принесли по коктейлю и оставили одних.
– Аж мороз по коже, – сказал Розенталь. – Хотя здесь совсем не холодно.
– Скорее жарко, – отозвалась я, осознавая, что говорю скорее для того, чтобы не молчать.
Розенталь одним глотком опустошил бокал с коктейлем более чем наполовину, а потом выдохнул и проговорил:
– Кажется, теперь я понимаю, почему Борю Толстого колыхало всем его студенистым телом, когда он говорил о «Петролеуме». Тут от одной обстановочки и антуража трясет, хотя место уютное… ничего не скажешь.
– Аура такая, – сказала я и подумала, что этот ночной клуб вполне может быть одной из рабочих «точек» для съемок кассет под литерой J.
После этого мы полчаса убивали время, говоря всякие малозначащие пустяки, потому как беседовать о чем-то серьезном и тем более звонить Родиону (а что ему звонить, если пока что нет никаких результатов) я считала излишним. И опасным – если учесть, что в этой комнате может быть установлена аппаратура наблюдения.
Миша травил одесские анекдоты. Надо сказать, что никогда еще мне не было так смешно: нервная энергия, снедавшая меня и нуждавшаяся в выходе, выплескивалась полуистерическим звонким смехом. Миша порой даже поднимал брови, не понимая, чем это рассказанный им анекдот заслужил такую бурную реакцию.
На одном из анекдотов дверь бесшумно отворилась, и вошел худой человек среднего роста в черных брюках и белой рубашке с короткими рукавами, открывавшими сухие мускулистые руки. Сначала мы даже не заметили его: настолько беззвучным было его появление.
И только спустя какие-то мгновения я интуитивно повернула голову: человек стоял в трех метрах от нас и рассматривал нас с Розенталем прямым немигающим взглядом.
Лицо его, гладко выбритое, европейского типа, с прямым носом и чуть прищуренными серыми глазами было спокойно и не выражало ни малейших эмоций; казалось, даже стоявшая в углу скульптура какого-то мрачного греческого бога была более одушевленной, нежели фигура за нашими спинами.
Молчание продолжалось недолго: властная складка его рта дрогнула, и он произнес:
– Зачем вы хотели меня видеть?
Я открыла было рот, но меня опередил Миша Розенталь:
– Поговорить.
Магомадов уселся в кресло напротив меня, прошелся настороженным взглядом сначала по моим коленям, потом по лицу и сказал:
– О чем мы будем говорить? Я вас не знаю.
– Я не думаю, что вам нужно нас знать, – быстро сказала я. – Допустим, меня зовут Мария, а его Михаил. Прочие анкетные данные несущественны.
– Я так понимаю, что главная тут – женщина, – отозвался он, и первый раз в его ровном, невозмутимом тоне проскользнуло человеческое чувство: еле уловимая ирония.
– Это неважно, – сказала я. – В делах нет женщин и мужчин: есть партнеры.
– А также конкуренты и недоброжелатели, которые также не различаются по половому признаку, – сказал Магомадов. – Но говорите по делу. У меня не так много времени. Я вас слушаю.
Я поняла, что с этим человеком не стоит вилять: может оказаться себе дороже. И я решила идти напрямую.
– Мы хотели бы встретиться с человеком, которого называют Джино. Мы знаем, что вы могли бы устроить нам встречу с ним. Поэтому мы и обратились к вам.
В лице Магомадова ничто не дрогнуло, он лишь поднял руку, коснулся пальцами гладко выбритого подбородка и проговорил:
– Откуда вы все это знаете?
– А разве это неправда? – не выдержал Розенталь, которому придал относительную храбрость только что выпитый коктейль.
– Меня интересует, откуда такая информация.
Я улыбнулась и, сложив ладони домиком, вымолвила:
– Вы понимаете, господин Магомадов, все дело в том, что человек, который нас сюда прислал, – богатый бизнесмен. Я его секретарша и доверенное лицо, мой спутник – его пресс-секретарь. Вы ведь понимаете, что у богатых свои причуды. Дорогостоящие. Так вот, он видел несколько кассет «J» и захотел, чтобы производители этих кассет сняли фильм лично для него. Эксклюзив, так сказать. Он даст свой собственный сюжет, укажет исполнителей главных ролей… ну и все такое. Господин Джино определит бюджет такого фильма. Бюджет может выражаться суммой до пятидесяти, а если по расширенному варианту – то и до ста тысяч долларов. Разумеется, фильм будет снят в одном экземпляре и отдан моему боссу. Все рабочие материалы – уничтожены. А что касается того, откуда мы узнали о вас, так это совершенно не имеет отношения к делу. Человек, который дал нам координаты этого места, просил не говорить его имя. Но, я полагаю, деньги, которые я могу предложить господину Джино в задаток, компенсируют такую скрытность.