И я снова ослепительно улыбнулась.
Нельзя сказать, что мои слова (а улыбки – в еще меньшей степени) произвели сколь-нибудь значительное впечатление на Магомадова. Он смотрел на меня неподвижным взглядом, как энтомолог смотрит на насекомое, которое никак не может классифицировать, и молчал. По всей видимости, он ждал продолжения.
– В качестве задатка мне приказано предложить десять тысяч долларов, – добавила я.
Магомадов чуть наклонил голову вперед, тем самым давая понять, что он все расслышал и хорошо понял, а потом подал голос:
– И все-таки я не понимаю, откуда у вас информация о Джино и обо мне.
Я переглянулась с Розенталем и начала лихорадочно соображать, что бы мне еще такое сказать этому невозмутимому чеченцу, чтобы он наконец расшевелился, но тут Алик Магомадов, резко вытянув вперед руку, схватил меня за горло и притянул к себе на такое расстояние, что мой лоб едва не коснулся его аккуратного носа. Мелькнула было шальная мысль полоснуть его по руке титановыми когтями, чтобы немного привести в чувство, но хорошо, что я этого не сделала.
Потому что Магомадов произнес – холодно, отчетливо, чеканя каждое слово:
– Рисковый человек твой босс, раз не боится посылать ко мне своих доверенных лиц с таким предложением. Видно, у него в самом деле диковинные прихоти. Прихоти, требующие немедленного исполнения. Что ж, это можно понять, если у вашего босса есть деньги. Ну ладно… если уж мы встретились, поговорили… ладно. Деньги у вас с собой?
– Да, – с трудом выговорила я.
– Это хорошо. Ты хорошо подумала, прежде чем поехать со мной к Джино? Может, позвонишь боссу и скажешь, что сделка отменяется? Уведомишь, так сказать, о невозможности обоюдовыгодного сотрудничества.
– Нет, не могу. Босс меня просто-напросто уволит, – пролепетала я.
– Всем бы таких преданных секретарш, – сказал Магомадов, выпуская мою шею и отталкивая меня. И тут на его лице – впервые за все время разговора – появилась скупая улыбка.
Тонкая, опасная, она прорезала его продолговатое лицо, как скальпель взрезает кожу. В углах рта обозначились сухие острые складки, глаза еще больше прищурились, и мне показалось, что Магомадов, даже несмотря на свой прямой нос, напоминает большого и зловещего ворона…
Нет, нас с Розенталем не обыскали и не втолкнули в черный «воронок», который в бандитской среде обычно заменяет джип любой марки. Алик просто велел следовать за ним.
Он сел в тот самый «Кадиллак» стального цвета, возле которого я припарковала свою «Ауди». Отсюда я сделала вывод, что Магомадов приехал в «Петролеум» на другой машине. Или же Алик был в клубе на тот момент, когда мы сюда прибыли, и приказал сообщить нам, что его нет и он появится позже.
Наверняка во время ожидания нас «просвечивали» и «препарировали», пытаясь определить, кто же мы такие на самом деле и о чем будем говорить, оставшись наедине.
Мы пристроились в «хвост» магомадовскому «Кадиллаку», вслед же за нами со стоянки вырулил вишневый джип «Опель Фронтера».
Так. Вот нас и ведут. Хотя, думаю, захоти я сорваться и уехать куда глаза глядят (как это изящно выразил Магомадов, «уведомить о невозможности обоюдовыгодного сотрудничества»), мне не станут препятствовать. Хотя я абсолютно уверена: VIP-клиенты не слетаются, как мухи, сами знаете на что, на литеру J и не предлагают несусветных денег за сомнительные шедевры, выпущенные под этой анонимной маркой. Значит, страхуются. Что там говорил про того капитана ФСБ бармен Боря Толстый?
– Ну что ты, Миша, обо всем этом думаешь? – спросила я у Розенталя. – Нет у тебя эффекта «дежа вю»?
«Дежа вю»? Ощущение повторности происходящего? Как будто то, что сейчас происходит, уже было? Нет, ничего подобного. Да я тебе говорил, что я про эти несколько эпизодов съемки мало что помню.
– Ты хорошо помнишь все, что должен сказать Джино?
– Да, конечно, – он улыбнулся и добавил: – А вообще, Мария, все это напоминает мне плохой шпионско-гангстерский боевик, который непременно должен кончиться фарсом.
– Конечно, – выговорила я, и он прекрасно понял, что я хотела сказать, но не сказала вслух: после той сцены с насилием и убийством Наташи Николаевой все сцены могут показаться фарсом.
В этот момент «Кадиллак» Алика Магомадова повернул направо, срезал угол, снова повернул направо и остановился у массивного, скудно освещенного дома, в котором горело лишь три или четыре окна.
По всей видимости, это и была резиденция таинственного порнобарона, скрывавшегося под буквой J. Джино.
– Приехали, – сказал Магомадов, подходя к боковому окну моей машины со стороны водителя. – Выходите и стройтесь рядами по двое. (Очевидно, это был юмор чеченского бандита.) Выходите, выходите. Ну-ка, ребята, посмотрите там, что у них.
Из-за спины Алика выступили двое мордоворотов и быстрыми, уверенными движениями синхронно обыскали нас с Розенталем. По той отточенности движений и мгновенности касаний я сразу распознала профессионалов: наверняка бывший спецназ.
– Сумочку, деньги, пистолет Марии и сотовый телефон заберите, – приказал Алик и, повернувшись ко мне, добавил:
– Все будет возвращено после окончания аудиенции.
– Аудиенция… – фыркнул Миша Розенталь. – Прямо как у короля…
Магомадов облил его своим холодным неподвижным взглядом, но ничего не сказал. Один из обыскивающих нас экс-спецназовцев коротко произнес:
– Следуйте за мной.
Через несколько минут мы вошли в огромную, просторную, скудно обставленную комнату. Из мебели в ней было только четыре кресла, круглый стол со стеклянной тонированной поверхностью, уставленный канделябрами со свечами. Такие же свечи были в огромной люстре под потолком. Иного освещения в комнате не было.
Еще здесь находился огромный экран, который был подключен к нескольким электронным пультам и сообщался с парой высоченных компьютерных «башен» – мощных системных блоков, по всей видимости, последнего поколения.
Это диковинное сочетание – современнейшей компьютерной и телевизионной техники со свечным освещением – произвело на меня весьма сильное впечатление. Кроме того, язычки пламени свечей, отбрасывающие на стены десятки и сотни причудливых теней и бликов, и светящийся прямоугольник огромного плоского экрана, – создавали в комнате совершенно особенную атмосферу, сотканную из мягкого полумрака, на который словно накинули полупрозрачную фосфоресцирующую сетку.
Это не могло не произвести впечатления даже на менее мнительную натуру, чем я, женщина.
Нас ввели в комнату светящегося полумрака и оставили одних.
…Нет, не одних. В ближайшем кресле, черном, как провал ночи, без бликов и без теней, мне почудилось движение, а потом из кресла встал рослый мужчина, и высокий, чуть хрипловатый мелодичный голос произнес: