– Эй, Даша, иди сюда!
Я оставила пылесос на втором этаже, сбежала по лестнице вниз и мгновенно наткнулась на большой, не слишком приятно пахнущий мешок с мусором, стоявший у выхода на террасу.
– Не сочти за труд, – мило попросила Раиса, – оттащи на помойку. У меня спина болит, прямо ужас, ничего поднять не могу.
– Без проблем, – улыбнулась я. – Куда нести?
– Вон туда, – ткнула рукой в сторону сада Раиса, – в самый угол. Увидишь небольшую сараюшку, мы в ней прячем газонокосилку, шланг, лопаты да грабли. А рядом там навесик, под него мешки с мусором и складируются. Я потом их к выезду из поселка везу, там баки. Поняла?
– Угу, – кивнула я и подняла упаковку с отбросами.
– Через террасу ступай, – заботливо предложила Раиса, – ближе будет.
Я послушно вытащила мешок на улицу и тут почувствовала, как между ног у меня проскакивает нечто маленькое, мягко-шерстяное. Я похолодела и замерла.
– Чуня, – заорала Рая, – вот пакостница! Стоит только любую щель приоткрыть, как она выскальзывает и к забору несется.
– Зачем? – облегченно вздыхая и успокаиваясь от пережитого ужаса, спросила я.
Домработница засмеялась.
– Чуня у нас самый страшный зверь, полкило храбрости. На соседнем участке ремонт идет, там постоянно туркмены с тачками бегают. Вот Чуня и наводит порядок, начинает на них лаять. А рабочие пугаются, бросают поклажу и деру. Просто цирк.
– Взрослые мужчины впадают в истерику при виде собачки размером меньше кошки? – удивилась я, слушая заливистый лай Чуни.
– Что с них взять? – вздохнула Рая. – По-русски почти не говорят, от всех шарахаются… Небось регистрации не имеют, для таких и йоркшир – крокодил. Будь добра, на обратном пути прихвати хулиганку, а то снова дождик накрапывать начал, измажется вся – купать придется.
Я кивнула, отволокла куль к навесу, пристроила его около «братьев» и пошла искать Чуню.
Йоркшириха перестала лаять, очевидно, разогнав несчастных гастарбайтеров, она решила заняться своими собачьими делишками, то есть совместить приятное с полезным.
Мерно выкрикивая:
– Чуня, Чуня… – я брела по саду.
Очевидно, Смолякова не была большой любительницей цветов – основную часть принадлежащих писательнице соток покрывала зеленая трава.
– Эй, Чуня, – строго крикнула я, – иди сюда!
Никакой реакции.
– Чунечка, хочешь конфетку? – изменила я тактику.
Ноль эмоций.
– Ну погоди! – пригрозила я. – Будешь грязная, тебя станут купать, а потом сушить противно жужжащим феном.
Слева послышалось сосредоточенное сопение. Очевидно, перспектива оказаться в ванне не слишком обрадовала йоркшириху, и она не сумела сдержать негодования. Я посмотрела в ту сторону, откуда шел звук, и рассердилась окончательно, увидев, чем именно занимается Чуня.
– Сейчас же перестань! – прикрикнула я.
Но собачка проигнорировала мой вопль и продолжила сосредоточенно, с бешеной скоростью разрывать землю в том месте, где забор поворачивал налево. В разные стороны летели черные комья.
Я пошла к йоркширихе, ругая ее на все корки:
– Сейчас же остановись! Эй, Чуня, кому сказано? Сама перемажешься, газон испортишь! Ну погоди, сейчас тебе мало не покажется… Посмотри, на кого ты похожа: грязная, мокрая… Вот Рая-то обрадуется. А ну иди сюда!
С этими словами я наклонилась, подцепила крохотное, почему-то трясущееся крупной дрожью тельце и хотела выпрямиться, но неожиданно увидела в земле нечто странное и замерла в согнутом положении. Пронырливая, слишком активная Чуня разрыла довольно широкую и глубокую ямку. Наверное, собачка почуяла крота – такой была моя первая мысль.
Тот, кто считает йоркширов всего лишь живыми игрушками, жестоко ошибается. У этих собак в жилах течет кровь терьеров, страстных охотников. Наша Жюли, например, переловила в саду всех мышей, а пару раз вышла победительницей в борьбе с крысами. Поэтому способность Чуни разрывать почву меня не удивила. Поразило иное: из чернозема выглядывало нечто светлое, похожее на пучок странной травы. Я машинально пощупала находку и вздрогнула. Отчего в пальцах столь знакомое ощущение? Внезапно Чуня вывернулась из моей руки, шлепнулась прямо на разрытый участок и с утроенной силой заработала маленькими, но очень крепкими и проворными лапами. На меня напал столбняк, тело парализовало, лишь глаза послушно передавали в мозг увиденную информацию.
Вот среди земли мелькнул серый комок, он развернулся и полетел к дому. Чуня, крича от возмущения, бросилась за мышью, а я уставилась на нечто серо-белое, непонятное, округлое, проглядывающее из разрытой ямки. Потом осторожно разгребла руками чернозем и заорала с такой силой, что, кажется, сорвала себе горло.
Из земли смотрело человеческое лицо, совершенно не тронутое тлением. С него даже не сошла косметика. Яркие, красные губы были плотно сжаты, а небесно-голубые глаза распахнуты, и сейчас они невидящим взором смотрели на меня.
Ноги мои подкосились, тело осело в мокрую траву, из легких выдавился хрип. Вот что такое светлое маячило в траве – прядь волос. Похоже, я сумела найти Миладу.
– Эй, ты в порядке? – раздался голос от меня чуть сбоку. – Чего молчишь, отвечай!
Не в силах произнести ни слова, я с огромным трудом подняла каменно-тяжелую руку и ткнула указательным пальцем вниз, на разрытую землю.
– Опять Чунька на мышей охотилась… – завела было Рая, но тут же осеклась.
Несколько мгновений мы обе провели в полнейшей тишине, потом домработница сдавленно спросила:
– Эт-то что?
– Лицо, – прохрипела я.
– Чье?
– Человеческое.
– Там… там… – пыталась задать вопрос Раиса.
Я поняла, что она хотела спросить, и ответила:
– Труп.
– О-о-о! – взвизгнула Рая и вцепилась в мое плечо.
В следующую секунду нас словно смело могучим ураганом. Не говоря ни слова, мы понеслись в особняк, не разбирая дороги, и опомнились, лишь оказавшись в столовой.
Раиса заперла выход на террасу и упала в кресло, я шлепнулась на диван.