— Я помню, что ты очень любишь гладиаторские бои, — сказал я ему. — Я хочу подарить тебе редкостную возможность, Нун. Я продам тебя Туллию Семпронию, которого ты так любишь за то, что он держит в своей гладиаторской школе только профессиональных воинов. Ты станешь гладиатором, Нун Афинянин. И я обязательно приду на твой первый бой.
Остальных пиратов я велел распять.
— Вы смеялись надо мной, — сказал я им, — вы не верили мне. Но вот я стою перед вами, свободный, богатый, полный здоровья. А вы сидите передо мной на земле, скованные цепями. Фортуна отвернулась от вас. Никто не лечит ваши раны, не подносит вам кубки с вином. Если бы не я, то многие из вас, может, дожили бы до глубокой старости. Теперь же никому из вас старости не видать. Впрочем, смерть всегда остаётся смертью, даже если иногда кажется, что кому-то посчастливилось и кончина его была тихой и спокойной. Уверяю вас, смерть не бывает лучше или хуже. Это единственное, что я могу сказать вам в успокоение, хотя знаю, что легче вам от этого всё-таки не станет.
Каждый раз, слыша страшные вопли людей, которым вгоняют в запястья гвозди, я не могу поверить, что человеческая глотка способна производить такие звуки.
Я подошёл к Порциусу — тому великану, который неоднократно хотел разделаться со мной, пока я находился в плену, — и долго смотрел на него. Он был очень бледен, кровь густо заливала его руки. Выражение его лица надолго останется в моей памяти. Страдания всё-таки часто облагораживают внешность человека. Измученный Порциус, недавно ещё такой отвратительный в своей постоянной злобе, стал вдруг бесконечно красив, от его грубости не осталось и следа, нос и губы его утончились, щёки впали, глаза ввалились. Поистине его облик был выразителен и вызывал сострадание. Разглядывая провисшего на перекладине креста пирата, я размышлял над тем, какую хорошую службу сослужило здоровяку его могучее тело даже в смерти: оно оказалось слишком тяжёлым, поэтому суставы в плечах почти сразу вывернулись, Порциус стал задыхаться под тяжестью своего тела и очень быстро потерял сознание, так что боли он уже не чувствовал.
Знаю, что поступил я не по воле природы, казнив тех людей. Но у меня и в мыслях не было поступить добродетельно с разбойниками. Я гнался за ними, чтобы убить. И я убил их. Я не собирался делать из них рабов. Я просто хотел покончить с ними.
Мне достался их замечательный корабль. Находившуюся на борту добычу я распределил между солдатами, которых я нанял. Себе же вернул выкупные деньги.
Сейчас я уже возвратился в Помпеи и хочу некоторое время посвятить праздности, хотя понимаю, что смешно похваляться такими планами. Однако я считаю себя вправе рассказать об этом тебе, так как моё безделие будет наполнено обществом замечательной молодой женщины.
Её зовут Лидия. Она повстречалась мне, пока я находился у пиратов, и настолько понравилась, что я уговорил её поехать со мной в Помпеи, хотя удалось это не сразу. Лидия долго противилась, не понимая, для чего мне нужно её общество.
— Зачем ты хочешь увезти меня, господин? Разве у тебя нет других женщин? Ты богат, в твоём доме наверняка найдётся немало красивых рабынь…
Я не раз втолковывал Лидии, что в родном своём захолустье она пропадёт. Рано или поздно её обязательно изнасилуют разбойники или увезут из дома и продадут в рабство. Удивляюсь, как Лидии удалось избежать этой участи до моего появления там. Девушку с такой выразительной внешностью просто нельзя не заметить.
Теперь она живёт на моей вилле. Мне нравится беседовать с ней. Красноречивые и умные собеседники встречаются не часто, но всегда приятно общаться с человеком, отличающимся пытливостью ума. В Лидию можно бесконечно вливать знания, как в бездонный сосуд.
Мне надоело странствовать и скакать с места на место. Я погрузился в покой и наслаждаюсь обществом человека, который мне приятен. Лидия исключительно хороша собой. Глаза блаженствуют, созерцая формы её тела, а плоть испытывает сладостное чувство вожделенья, которое я имею возможность утолять неторопливо и со вкусом. Одним словом, Лидия дарована мне Судьбой.
Знаю, что ты спросишь меня, не надумал ли я жениться. Отвечаю: да, эта мысль неоднократно посещала меня, и я склоняюсь к тому, что это следует сделать.
Об остальном напишу тебе в другой раз.
Привет.
«Вечный Город» Алексея Кирсанова имел оглушительный успех. Фильм не сходил с главных экранов страны, многие смотрели картину по несколько раз и не могли насытиться ею. Казалось, Алексей должен был радоваться, но единственное чувство, которое овладело им, была усталость. Никогда прежде он не испытывал такой усталости. Окончание работы над фильмом не принесло удовлетворения. Алексей устраивал многодневные запои, скрываясь у себя дома и не отвечая на телефонные звонки.
Часто к нему приезжала Наташа. Кирсанову казалось, что она одна могла развеять его сумрачное настроение, отвлечь от тяжких дум, суть и причины которых оставались не до конца понятны даже ему самому, и отогнать поселившиеся в сердце призраки сомнений.
— Что тебя гложет? — спрашивала девушка.
— Не знаю, — он обнимал её, как ребёнок обнимает маму, тыкался лицом в её грудь и ему хотелось, чтобы не осталось ничего, кроме уютного тепла любимой женщины, в котором можно было затеряться, растаять, исчезнуть от окружающего мира.
— Я ничего не знаю, — повторял Алексей. — Я никогда не ощущал ничего подобного. Всё идёт наилучшим образом, но нет чувства радости, ни даже мало-мальского удовлетворения от завершённной работы. У меня такое состояние, будто я сделал совсем не то, что должен был сделать.
— Глупости, — Наташа чмокнула Алексея в затылок. — Не говори так. Ты снял потрясающий фильм! Гениальный!
— Не в этом дело. Пусть он гениальный… Мне-то не легче от этого… Пойми, я такую глыбу поднял, столько сил потратил, а результата никакого не получил…
— Я не понимаю тебя, — она взяла его лицо обеими руками и повернула к себе. — Посмотри на меня, милый.
Он поднял глаза. В них она увидела тревогу, слёзы, чувство вины.
— Прекрати, — зашептала она, сердце её сжалось. — Ты снял фильм, который захватил всех. Я не слышала ни одного равнодушного отзыва. «Вечный Город» буквально взбаламутил мир. Твой фильм — настоящий ураган.
— Ну и…? Мне-то что?
— То есть?
— Я только растерял себя, делая эту картину. Я ничего не получил, ничего не нашёл, ничего не понял, но растерял себя основательно. Я соприкоснулся с чем-то настолько огромным, что оно едва не раздавило меня! — воскликнул Кирсанов. — Кажется, я не был готов к этому.
— Думаю, что ты просто устал, — успокаивающе проговорила Наташа. — Похоже, у тебя сильное нервное истощение. Давай уедем, отдохнём. В институте я как-нибудь договорюсь, меня отпустят.
— Отдых? Я давно забыл, что это такое. Я не умею отдыхать, разучился. А может, никогда и не умел. Для меня вся жизнь — работа, кино. Меня никогда не отпускают мысли, в голове непрерывно что-то клокочет, рождаются сцены, слова, движение камеры… Нет, я не умею отдыхать, если под отдыхом подразумевать праздное времяпровождение.