Мефодий Буслаев. Свиток желаний | Страница: 56

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Шея Даф была обмотана шарфом. Более чем странный наряд для июльской жары. Но Эдя был уверен, что лучшего лекарства от ангины в природе не существует. К тому же, в отличие от аспирина, шарф по определению был многоразового использования и за него не надо было платить, как за всякие фервексы. Это корыстный и многоопытный Хаврон тоже принял во внимание.

«Ага… – соображала Даф. – Что-то проясняется. Значится так: это семейство сталкивалось с потусторонними существами еще до рождения Мефодия. Скорее всего странная старуха была полуночная ведьма из оживленных мраком мертвецов. У них патологическая ненависть к птицам и непереносимость света. Осталось понять, что нужно было полуночной ведьме от маленького Эди двадцать пять летназад. Магических способностей у Хаврона нет и не было. Кровь полуночные ведьмы не пьют. Биовампиризм? Более вероятно, но тоже не катит. Тут что-то другое».

Тем временем Зозо отправилась на кухню и грустно вернулась, держа в одной руке заварной чайник, а в другой его блестящую крышку.

– Все плохо. В холодильнике только дурно пахнущий маргарин. Кто-нибудь хочет чай второго созыва на седьмой лени? – спросила она.

– Что, и нормальной заварки уже нет? Куда катится человечество? – фальшиво простонал Хаврон, знавший обо всем еще с утра.

Ему потребовалась всего минута, чтобы восстановить душевное равновесие и полностью выкинуть из головы все скверные мысли. Наверно, потому, что душа у него была простая и устойчивая к нравственным бурям. Эйдос прочно сидел в седле.

– А ты ее покупал? Ты вообще когда-нибудь что-нибудь в магазине покупаешь? – возмутилась Зозо.

– Нет. У меня кошелек не поднимается покупать то, что я могу даром иметь на работе, – возразил Эдя.

– Тогда приноси домой, раз у тебя там, как в Греции, все есть! – накинулась на него Зозо.

– Ну уж нет. Таскать продукты домой мне не позволяют две вещи: совесть и шеф-повар. С совестью я еще как-нибудь справлюсь, а вот вторая ухитряется совать свой нос во все дыры, несмотря на то, что весит под два центнера с гектара.

Зозо поставила заварной чайник и озабоченно посмотрела на телефон.

– Что-то Мефодий давно не звонил! – сказала она.

– Ерунда! Парню тринадцать лет! В этом возрасте уже не держатся за мамину юбку. Да я в его годы… – начал Хаврон.

– …боялся спать без света! – перебила его сестра.

Эдя тревожно оглянулся на Даф.

– Вранье! Наглое вранье! – заявил он. – Когда мне было тринадцать, я играл в шашки в детской комнате милиции. Это был единственный способ не допустить меня до серьезных преступлений!.. А как любили меня девушки! Они выстраивались в очередь, чтобы взять мой телефон.

– Остынь! Кому был нужен твой телефон? Разве что ты отдавал его вместе с аппаратом и всеми проводами… – отбрила его Зозо.

– Ты просто не помнишь. У тебя тогда была своя жизнь. Все эти прыщавые юноши, которые корчили из себя крутых и курили на лестнице! – обидчиво возразил Хаврон.

Зозо отмахнулась от него, как от мухи.

– Ладно, забыли… Может, Мефодий влюбился в кого-нибудь, а? Как-то у меня на душе неспокойно, – пожаловалась она.

– Почему сразу влюбился? Ни в кого он не влюблялся! Кому он нужен? – сказала Даф, быстро взглянув на свои бронзовые крылья.

Зозо замолчала и посмотрела на Даф с большим интересом. Прочитав ее мысли, Дафна вновь вспомнила пророчество Отставной Феи, и ей стало тревожно.

Ну уж нет! Эй вы там, наверху, зарубите себе на носу! Я не хочу влюбляться в Мефодия Буслаева, и пусть те, кто соединяет судьбы бессмертных и смертных, это учтут! Эй, вы слышите? Это говорю я, Даф, светлый страж с темными перьями!

* * *

Бам-бам!

В дверь кто-то энергично забарабанил, прервав мирное течение разговора.

– Я сейчас, только вспомню, где пулемет, – сказал Хаврон, неохотно вставая.

Выглянув в глазок, он узрел на площадке своих исконных врагов: костистую даму с кавалергардскими усами и колоритной фамилией Полутонник и ее тщедушного супруга. Эдя не был экстрасенсом, но, поразмыслив, пришел к выводу, что визит червонной дамы и ушибленного жизнью валета не сулит ничего хорошего.

– О нет! – простонал Хаврон. – Только не эти! Мое хрупкое здоровье этого не выдержит!

Как известно из трудов по зоологии, соседи, обитающие в естественной среде среднестатистического московского дома, бывают двух видов. Соседи горизонтальные – по площадке, и соседи вертикальные – то есть те, что живут сверху и снизу. Соседи по площадке, как правило, с вами в хороших отношениях, ибо ваши норки близко и ссориться опасно. Соседи же сверху и снизу ваши враги по определению. Эдя и Зозо жили на верхнем этаже, выше была только телевизионная антенна, с которой поссориться сложно, хотя порой удавалось. Полутонники, обитавшие этажом ниже, были именно вертикальными соседями, и этим все сказано.

Раиса Полутонник была кем-то в обществе потребителей. Она защищала старушек от шуршания пакетиков с чипсами, просроченного йогурта и острой фольги в сигаретных пачках. Ее супруг с полутора образованиями – переучившийся экономист и недоучившийся политолог – вел существование кухонного мыслителя. В свободное от мышления время он, ради хлеба насущного, вел в Интернете сайт с возможностью он-лайн заказа кормов для крыс и хомяков.

В природе существовал еще один Полутонник – четырнадцатилетний Кирюша, однако в данный стратегический момент, ввиду вероятности боевых действий, Кирюша был в эвакуации. «Он у нас такой талантливый! А воображение какое! Недавно так нарисовал висельника, что бабушке стало плохо!» – говорили про Кирюшу восхищенные родители.

Ссора между Эдей и Зозо с одной стороны и Полутонниками с другой имела характер затяжной. Причин было две. Первая – громкий смех Зозо, когда она говорила по телефону, и ее привычка затапливать соседей снизу. Причем обе радости обычно случались одновременно, так как Зозо в телефонном экстазе включала оба крана. Вторая – утренние и вечерние вопли Эди Хаврона, который где-то вычитал, что для развития легких ежедневно нужно издавать по два громких вопля, каждый продолжительностью секунд по десять. Эдя вообще читал много всякой ерунды, и в основном в голове у него ничего не задерживалось. Зато если что-то ему втемяшивалось, то втемяшивалось насовсем. Как, например, эти прочищающие вопли.