К пяти утра он завершил обход стада перед первой дойкой.
С гордостью он проходил по доильному залу. Коровы смирно стояли, скованные по рукам и ногам длинной цепью. Так они не могли повредить оборудование и помешать креплению доильных стаканов к вымени. Бригада из четырех юных дояров, обученная Снайпом, работала быстро и эффективно. Ребята перебегали от стойла к стойлу и за считаные минуты успевали подсоединить доильные аппараты к вымени почти ста пятидесяти коров. Никто из бригады Снайпа не горел желанием работать в доильном зале. Если бы только для них нашлась любая другая работа, они бы с радостью сбежали отсюда. Но время было таково, что выбирать не приходилось. Доильный зал, коровы, механизмы — все это нагоняло страху на молодежь. И в этом крылась еще одна причина, побуждавшая их работать так быстро. Быстро, но аккуратно. Уж эту науку он заставил их усвоить навсегда.
Конечно, они были молоды, не старше девятнадцати, и со временем должны были понять и оценить всю важность того, чем занимаются. Они еще не сознавали, что на самом деле являются привилегированной кастой, ведь работа в доильном цехе что-то да значила. В конечном счете, ребята помогали кормить город.
Главное было закрепить доильный аппарат, а сам процесс доения был недолог: всего двадцать минут — и собрана половина дневного надоя. После этого ребята Снайпа еще раз проходили по залу, снимали доильные стаканы и увозили их на стерилизацию. Сырое молоко перекачивалось в емкости для пастеризации и гомогенизации. Поскольку эти процессы были полностью автоматизированы, мальчишкам светил долгий перекур.
В течение часа после дойки Снайп обходил доильный зал и осматривал каждую корову. И именно это занятие вызывало у него учащенное сердцебиение.
Обойти предстояло четыре ряда по сорок отдельных стойл; два центральных ряда располагались встык и имели общую заднюю перегородку. Между первым и вторым рядом, как и между третьим и четвертым, имелись два широких прохода с бетонным полом и сточным желобом по центру. Многие коровы мочились или испражнялись в процессе доения. После того как они возвращались на пастбище, весь зал мыли водой из шланга. Снайп уже давно привык к запаху, а вот четверо его помощников всю смену работали в масках.
В течение часа наедине с коровами Снайп осматривал каждую. В стаде они казались одинаковыми, но все-таки их можно было различить по едва уловимым внешним признакам и особенностям поведения. Снайп знал каждую корову в лицо и по номеру. Он проходил между рядов стойл, заложив руки за спину, и был похож на генерала, инспектирующего свои войска. За его триумфальным шествием следили десятки внимательных глаз. Снайпа как профессионала молочного производства прежде всего интересовали надои и здоровье стада. И он чувствовал, что просто обязан осмотреть вымя и соски каждой коровы.
Чаще всего первоначальный осмотр был визуальный. Ему достаточно было увидеть сдутое вымя и красноватый ободок вокруг оттянутых сосков. Главное, чтобы ткани вымени выглядели здоровыми и отметина от доильного стакана располагалась в нужном месте. Но, стоило ему обнаружить, что красное кольцо находится слишком близко к соску или, хуже того, перекрывает его, он непременно останавливался и проверял, не был ли причинен корове вред во время доения. При этом он отмечал номер стойла и коровы в своем маленьком белом блокноте, который носил в нагрудном кармане белого халата. Позже ему предстояло выяснить, кто из бригады допустил промах в работе.
Официально мастит не лечили, если не считать инъекций антибиотиков, которые каждое животное регулярно получало для профилактики. Но Снайп гордился своим стадом, и ему хотелось хоть как-то улучшить жизнь коров. Как только Снайп видел поврежденные, воспаленные или кровоточащие соски вымени, он сразу бросался на помощь. В кармане его брюк всегда была наготове баночка с кремом, которым его мать обычно обрабатывала его обветренные руки в детстве. Крем имел запах меда и старой кожи и назывался «Бальзам красоты». На самом деле этот продукт был предназначен для женщин, чтобы они ухаживали за своими руками, поддерживая их гладкими и мягкими. Снайп научился применять крем в иных целях, догадавшись, что с его помощью можно снять воспаление вымени.
Он испытывал сложное чувство, когда начинал втирать бальзам красоты в больное вымя коровы. Взгляд его слегка затуманивался, и он впадал в блаженный и одновременно преступный транс. Он отворачивался от лица коровы и пытался сосредоточиться на ощущении от соприкосновения своих мягких пальцев с воспаленным соском. Иногда на пораженном соске просачивалась капля молока, и тогда Снайп, замирая, вглядывался в лицо коровы. Краснея от искушения, чувствуя, как болезненно напрягается его пенис и мошонка, он продолжал обход.
На следующий день Гема и Гарша слегли.
Ричард уходил из дома еще затемно, и каждая мышца его истощенного тела напряглась от гордости, когда он водрузил на спину рюкзак с кирпичами и песком. Майя смотрела на мужа, втайне надеясь, что к вечеру его рюкзак будет наполнен чем-то более существенным, нежели его извращенное чувство вины. На завтрак она съела яблоко, впервые без отвращения, и, напевая любимую с детства песенку, принялась резать фрукты и варить кашу для девочек.
Когда она поднялась наверх, чтобы разбудить дочек, то обнаружила, что они вдвоем лежат в кровати Гарши, прижавшись друг к другу и дрожа во сне. Их темные волосы, взмокшие от пота, казались черными. Она почему-то сразу вспомнила Ричарда и струйки пота на его висках, которые замечала каждый вечер за ужином. Она потрогала лоб одной и другой дочери. У девочек был жар. Черт бы тебя побрал, Ричард, подумала она. Их пот был его потом. Каким-то образом его помешательство передалось им. И теперь проступало испариной на лбу каждой дочери.
Она бросилась вниз, накинула теплое пальто и выбежала из дому. Она знала, что выбьется из сил, пока добежит до доктора. Почему они не могли поселиться ближе к городу?
Снайп с беспокойством остановился, едва увидев вымя БЕЛОЙ-047. Кожа на сосках ее вымени не была порвана, не было и трещин, но соски выглядели слишком набухшими — и это сразу после дойки! — чтобы быть здоровыми. Он знал, что, если не вмешаться немедленно, разовьется инфекция.
Снайп особо выделял в стаде некоторых коров, сам не зная почему. Любимицы получали от него и больше внимания, и лучший уход. БЕЛАЯ-047 была одной из них, и, глядя на нее сейчас, он пытался, как это часто бывало, ответить себе на вопрос, почему же все-таки на одних коров смотреть было приятнее, чем на других.
У нее были такие же, как у всех, обрубки пальцев. Большие пальцы ног отсутствовали, как и у остальных. Она так же вздыхала и шипела. Прихрамывала из-за клейма на пятке, как и все Избранные. Она была беззубая и лысая, и у нее была такая же сгорбленная и корявая осанка, как у всех. Она была широка в бедрах — но такая же форма бедер была у большинства коров, — зато что-то особенное было в ее плечах. Они были трогательно-изящными. Совсем не те ширококостные тяжелые плечи, что у других молочных коров. Как правило, с виду хилых особей отделяли от стада, чтобы сохранить сильное потомство. БЕЛОЙ-047 не хватало мощи, так что ее участь казалась предрешенной. Возможно, именно глаза спасли ее от преждевременного визита на скотобойню. В ее взгляде сквозила сила, и, в отличие от других коров, она не боялась смотреть в глаза людям. Должно быть, это и отвлекало скотников от ее чересчур хрупких плеч. Можно сказать, что ей повезло. Или, во всяком случае, везло до сих пор.