Я глубоко затянулся и бросил недокуренную пятку в океан.
Шерри-Ли, похоже, все никак не могла решиться принять мое предложение. Может, слов недостаточно? Может, от слов следует перейти к действию?
Я повернулся к ней, обнял ее, положил ее на влажный песок и стал нежно целовать.
Моя нервная система ощущала приятное томление, что приходит вместе с настоящей любовью и хорошей травкой.
Когда я отпрянул, она притянула меня к себе. Сквозь тонкую ткань ее желтого платья бугрились набухшие соски.
Моя плоть тоже восстала, но разум одернул меня.
А дальше что?
Я хотел ее здесь и сейчас…
А что потом? Я хотел заполучить ее навсегда! А если она меня отвергнет после того, что вот-вот произойдет?
Я решительно отстранился и поднял ее, обмякшую, на ноги.
Она обвила мне шею руками и заглянула в глаза.
– Дорогой, нас ждало что-то очень хорошее, а истинный джентльмен, как правило, идет до конца.
– А я пока воздержусь, – покачал я головой, игнорируя возражения собственного тела.
Она отвернулась.
– У меня что, вся спина в песке? – спросила она погодя.
Я стряхнул песок с ее платья.
– Так, кое-где… – сказал я.
Мерцающие огоньки вспыхнули и замигали на волнах легкого бриза; до нас долетели приглушенные голоса… «У капитана Джека», судя по всему, завсегдатаи отмечали пятницу.
– Давай поужинаем, – предложил я.
– А как же моя работа?
– К черту работу! – выдал я свое кредо. – Надо радоваться жизни!
Она улыбнулась, потом нахмурилась.
– Как я выгляжу?
Я положил руки ей на плечи. Она выглядела так, словно ее только что употребили на морском берегу.
– Ты, как всегда, прекрасна, – улыбнулся я.
Когда мы вошли в ресторан, официанты в гавайских рубахах встретили нас двусмысленными ухмылками.
Я осадил их, выдав свой рафинированный английский:
– Наша яхта угодила в шторм и пошла ко дну, и нам пришлось добираться до берега вплавь. С нами все в полном порядке, но мы умираем с голоду. У вас найдется столик на двоих?
– Разумеется, сэр! – улыбнулся официант и проводил нас к уединенному столику.
Нам сразу принесли холодное пиво, запотевшие бокалы и зажженную свечку в подсвечнике.
Шерри-Ли поднесла монету к мерцающему пламени.
Я потянулся к ней через стол и коснулся пальцами пухленьких золотых херувимов.
– Это – ты, а это – я. Вооруженные стрелами ангелы с пивными животиками…
Она улыбнулась, но у нее в глазах сверкнули слезы.
– Дело ведь не только в нас с тобой, – сказала она.
Сердце у меня упало. Неужели Брэд? Но ведь он остался в прошлом, а меня интересует только будущее…
– Нет, я не о Брэде. – Она как бы прочитала мои мысли. – О господи, Мартин! Последние пять лет я будто в чистилище, а потом появляешься ты… Ты такой милый, добрый, заботливый, подарил мне этого славного занзибарского ангелочка…
– Гибралтарского, – поправил я. – Гибралтарского…
– Хорошо, гибралтарского, – кивнула она. – Все вроде бы складывается как в сказке, а на душе у меня неспокойно… – Она проглотила ком в горле. – Дело в том, что у меня есть мой собственный ангелочек.
– У тебя ребенок?
– У меня дочь, – прошептала она.
– Сколько ей?
– В апреле будет пять. Ты ее видел.
– Я ее видел?
– Ну да! Пару недель назад. Ты у нее выпытывал секреты… В воскресенье она спрашивала о тебе. Спрашивала, когда придет дядя Том Торквин. Моя прелесть, мой ангелочек, моя красавица…
– Почему она не живет с тобой?
Шерри-Ли покачала головой, вздохнула:
– В трейлере? Мать – стриптизерша, а девочка лишена детства… Понимаешь, о чем я.
Как не понять! Шерри-Ли убила Руфуса Купера Третьего, сама себя приговорила к пожизненному заключению в трейлерном поселке за поступок, который присяжные посчитали бы «необходимой самообороной», а она почему-то предпочла скрываться от правосудия, хотя наверняка считает, что ее поступок – свидетельство ее греховности. Будучи по-настоящему верующей, она убеждена, что совершила смертный грех. А пастор Захария и его община почти ничего не сделали для того, чтобы исцелить ее душу. Я видел, как косятся на нее и как разговаривают с ней женщины Окичоби. Шерри-Ли для них своего рода Иезавель, считающаяся коварной женщиной. По мнению святош из Окичоби, Шерри-Ли заключила договор с Сатаной, скрепив его кровью. Что ж, в жизни всякое бывает, и я ей не судья!
– Отец твоей девочки Руфус Купер Третий? – спросил я спокойным тоном.
Шерри-Ли закурила.
– Когда я поняла, что беременна, у меня случилась истерика. Можно только восхищаться чувством юмора Всевышнего, не правда ли? Большинство людей считают это проклятием Всевышнего, а я выносила ее и привезла в Окичоби. Представляешь, она родилась в мой день рождения… Как только она родилась, мои тетки забрали ее у меня. Я отдала им все свои сбережения на ее воспитание, на одежду, подгузники и прочее, но они мне все вернули. Сказали, что ангельская душа ребенка и мои грязные деньги несовместимы. Я привожу им заработанные мною деньги каждое воскресенье, но, по-моему, они к ним тоже не прикасаются. Однажды миссис Олсон призналась, что они их отдают на благотворительные нужды. Помнишь миссис Олсон? Она говорила на каких-то новых языках…
– И как ты собираешься вернуть Энджи назад?
– Поеду и заберу! – заявила она.
Я потянулся к ней, взял ее за руку:
– Я поеду с тобой. Я люблю тебя и все, что с тобой связано. В том числе и Энджи. Считай, что все плохое у тебя позади. Короче, ты свободна, а я – твой надзиратель по условно-досрочному освобождению от прошлого, и я требую, чтобы каждые полчаса ты докладывала мне о своем местонахождении. Поняла?
Она покачала головой.
– Это значит, ты обязана каждые полчаса являться ко мне с докладом. Обнаженная…
Она рассмеялась, и сердце мое затрепетало.
Мы ели, пили, шутили, смеялись, потом ушли.
На небе сверкали звезды, желтая луна висела на юго-восточном небосклоне.
– Нам надо спуститься на пляж, – сказала Шерри-Ли, когда мы шагали по променаду.
– Ты в этом уверена?
– Абсолютно! – кивнула она.
Опьяненные любовью и обкуренные, мы набрели на пляжный бар и решили выпить по стаканчику на ночь. Сообразив, что никто не собирается нас обслуживать, мы огляделись.