Ее взгляд уперся ему в грудь. Мишень крупная, только достаточно ли близко она стоит?
– Люди не могут казнить других, где и как им заблагорассудится. Нам надлежит работать в рамках системы, пусть она и несовершенна.
– Я дал этой системе шанс. Штат Миннесота отверг смертную казнь, ко всем нам повернулся спиной.
Внизу раздался тяжелый топот чьих-то ног, и обе головы повернулись к лестнице. Куэйд круто развернулся, встав лицом к ступеням. С первого этажа долетел рокочущий мужской голос:
– ФБР! Не двигаться!
– Тони, – крикнула Бернадетт, – он вооружен!
Куэйд подошел к краю лестницы и обратился к стоявшему внизу мужчине:
– Убирайтесь из моего дома!
– Бросьте оружие, отец Куэйд! – раздался голос снизу.
«Отец». При звуке голоса чужака, обратившегося к нему по прежнему его титулу, Куэйд заколебался, поудобнее перехватывая револьвер.
Бернадетт вытянула руки и нажала на спуск, одновременно прогремели два выстрела снизу. Все три пули попали в цель: две поразили Куэйда спереди, одна – сбоку. Он дернулся, словно пораженный электрическим током, выронил револьвер и прижал обе руки к груди, отвел ладони и посмотрел на красное. Повернув голову к Бернадетт, открыл рот, будто собираясь ей что-то сказать, низко согнулся и кувырком полетел по ступеням вниз.
Опустив «глок», она подбежала к краю лестницы и облегченно вздохнула: внизу стоял живой Гарсиа. У его ног распростерся на спине Куэйд, широко раскинув руки в стороны. Слезливое распятие.
– Боже милостивый, – выдохнула Бернадетт, молитву, а не проклятие.
Гарсиа сунул пистолет в кобуру, достал мобильник и вызвал подмогу, потом сунул телефон в карман и опустился на колени возле раненого. Взглянув на Бернадетт, он произнес:
– Оружие можете убирать.
Пихнув «глок» в карман, она пошла вниз по лестнице.
– Мертв?
Гарсиа печально кивнул:
– Близок к этому.
Сойдя по лестнице, она опустилась рядом с Куэйдом и тут заметила красные полосы у Гарсиа на запястьях.
– Как вы выпутались?
Он звякнул своим браслетом праведного католика.
– Отличная получается пила. Мне надо было только как-то отвлечь его, чтоб можно было ее пустить в ход. – Он опустил руку. – Вы все верно разыграли: вытащили его выстрелом в дом. Перестрелка в той консервной банке плохо бы кончилась.
Глаза Куэйда были закрыты, но губы его шевелились.
– Он что-то говорит. – Бернадетт нагнулась и приблизила ухо к губам умирающего.
Гарсиа спросил, понизив голос:
– Признание?
Бернадетт сделала рукой жест, призывая босса молчать, а сама, еще ближе наклонившись к окровавленному телу на полу, шепнула Куэйду в ухо:
– Не понимаю.
Когда губы умирающего снова задвигались, она кивнула и положила руку ему на плечо.
– Чего он хочет? Делает признание? – беспокойно повторил вопрос Гарсиа.
С губ Куэйда сорвался последний выдох, как воздух вышел из шарика. Глаза его широко раскрылись, голова упала набок.
– Он умер, – произнесла Бернадетт.
Гарсиа протянул руку и тронул шею Куэйда, отыскивая пульс, потом сложил ладонь горстью и подержал ее над его носом и ртом, проверяя, нет ли дыхания.
– Что он сказал?
– Два слова, – ответила Бернадетт, – «добрый пастырь».
Гарсиа уставился на тело и нахмурился:
– Последних почестей захотел? Захотел, чтобы мы позвали священника?
Услышав вдалеке вой сирен, Бернадетт невольно оглянулась на входную дверь, потом снова повернулась к боссу и ответила на вопрос:
– Нет. Не думаю, чтобы он это имел в виду. Ему не нужен был священник.
– Что же тогда?
– Ему нужно было, чтобы я знала, чтобы мы знали. «Добрый пастырь» – вот кем он был или кем мог бы быть, если бы это дерьмо не хлынуло в его жизнь.
– Он наплевал на свое предназначение и превратился в топорного убийцу. Тоже мне, «добрый пастырь»! Дерьмо несчастное!.. – Гарсиа встал и пошатнулся, хватаясь рукой за перила лестницы, чтобы удержаться на ногах.
– Что такое?
Отпустив перила, он тронул кончиками пальцев лоб, почувствовал шишку и поморщился:
– Голова болит так, что мама родная…
– Придется отправить вас в госпиталь.
– Это подождет. У нас тут пропасть работы. Надо рассказать нашим, что к чему. У местных появится несколько вопросов про то, что случилось у них в хозяйстве и почему эти засранцы федералы не поставили их в известность.
Снаружи завыло с полдюжины сирен разом, в окнах замелькали отблески огней полицейских машин и «скорой помощи».
– Кстати, о дьяволе… – заметила Бернадетт.
– Кстати, о дьяволе, – повторил Гарсиа. Направляясь к входной двери, заметил через плечо: – Шериф здесь. Поднимайтесь и сделайте рабочее выражение лица. Я буду говорить за нас обоих.
– У вас прямо целый план, – бросила она ему вслед и, убедившись, что он больше не обернется, перекрестилась и постаралась отыскать подобающую молитву покороче: – Да смилостивится Господь над душой твоей!
Она встала и бросила напоследок взгляд на мертвого, гадая, должна ли она сохранить тайну Куэйда – то, что он находился в доме, когда убивали его семью? И как быть с ее собственной тайной? Сможет ли она когда-нибудь рассказать боссу, как убийца обманул ее и одновременно ей помог? Следуя за Гарсиа к входной двери, она вспоминала слова из своего разговора с любовником-призраком во сне: «Тогда оставайтесь дома. Не ходите опять в церковь. Его там нет». – «Кого? Кого там нет? Бога?» – «Доброго пастыря».
Он прошел сквозь дверь ее квартиры, не открывая двери, когда Бернадетт, стоя на коленях, освобождала из картонной коробки бокалы для вина. С испугу она уронила фужер и вскочила на ноги.
– Эй!
– Так-таки еще не кончила распаковываться? Трогательно. Одна-одинешенька в субботний вечер? Еще более трогательно.
– Сегодня воскресенье. – Она отступила назад. – Уходи.
Он указал на разбитое стекло:
– Мне взяться за метлу?
Бернадетт выставила руки, отгораживаясь от него.
– Оседлай ее и лети вон.
– Хотел поздравить тебя с завершением дела. Слушай, если хочешь…
Она оборвала его:
– Я не хочу иметь с тобой ничего общего.
Он скрестил руки на груди.
– Не очень-то по-соседски.
Она отступала, пока ноги ее не уперлись в диван. Положив руку на передний карман джинсов, она расстроилась, не ощутив привычной выпуклости: пистолет она оставила на кухне. И тут же подумала, что ведет себя глупо – призрака ей никак не убить.