— А кто это к нам пришел? — приветствовала она меня.
— Кондолиза Райс, — призналась я.
— Привет тебе от премьер-министра Швеции, — улыбнулась Никки.
Я присела на стул.
— Франклин Брэнд в городе. Тот, который покалечил Джесси.
— О Боже.
Когда Tea насытилась, я протянула руки:
— Дай-ка посмотреть на это создание.
Никки подала мне дочку. Девятимесячная крупная здоровая девочка охватила меня толстенькими ножками и застучала ладошками по блесткам.
— Что слышно о Люке? — спросила Никки.
Люк где-то пропадал с самого Рождества. Я почувствовала, как у меня засосало под ложечкой. Знакомое ощущение.
— С ним все в порядке. Играет в бейсбол. Изучает проблемы уклонения от обязанностей.
Никки внимательно посмотрела на меня:
— Эван, можешь без всякого стеснения сказать, что скучаешь по нему.
Но сказать это означало для меня содрать струпья с сердечной раны.
Шестилетний ребенок способен накрепко запасть в душу.
Люк был моим племянником. Он жил у меня в течение года, пока его отец, а мой брат, военный летчик Брайен, нес службу за границей. Дело в том, что Брайена бросила жена. Она вступила в религиозную секту экстремистского толка. Брайен не хотел, чтобы сын рос среди фанатиков, и отдал Люка мне. Тогда сектанты попытались убить и меня, и Брайена. Это был настоящий кошмар. Но все обошлось. Брайен вернулся из командировки и забрал сына к себе.
Я поцеловала Tea и отдала матери.
— Помолись за Джесси, — сказала Никки.
— Не больно-то он верит в силу молитвы, — горько усмехнулась я.
— Именно поэтому мы и должны молиться за него.
Утреннее солнце проникло сквозь ставни и высветило полосы на лоскутном одеяле. Я потянулась и перекатилась на другую сторону кровати. В саду пели птицы, на улице грохотал мусоровоз. Предстоял жаркий день.
Ничто не вдохновляет меня на активные действия так, как утреннее солнце, но теперь я лежала в кровати, погрузившись в размышления о Франклине Брэнде и о собственном провале. Меня томило предчувствие беды.
Наконец я отправилась на кухню, включила кофеварку и телевизор. По «ящику» шло ток-шоу «Сегодня». Обычно я не смотрю утренние передачи, но спокойная обстановка, царившая в доме, выбивала меня из колеи. Моя опрятная самодостаточность, моя скандинавская мебель и эстампы Энселя Адамса, мой уклад жизни одинокой женщины — все это потеряло актуальность. Мне хотелось неразберихи, которую так умело устраивают дети. Я скучала по Люку.
Пока варился кофе, я припомнила, что у меня запланировано на сегодня. Расписание было насыщенным: составить две записки в апелляционный суд, продолжить исследование в интересах местной адвокатской конторы, а также редактирование очередного романа «Хромовый дождь», подготовиться к семинару в рамках конференции писателей Ист-Бич. Подобная деятельность позволяла мне оплачивать разные счета, не посещая ежедневно офис. Тем не менее я решила посвятить нынешнее утро Колу Дайамонду.
Я быстро глянула на обеденный стол. Там лежали приглашения на свадьбу, визитные карточки устроителя приемов, фотографа, руководителя оркестра… У меня учащенно забилось сердце. Подготовкой к свадьбе тоже следовало заняться, но я была не готова, совершенно не готова. Я налила в чашку кофе и пошла под душ.
Полчаса спустя я села в свой «эксплорер» и поехала к Дайамонду на работу. Вручать повестку в суд.
На мне были юбка цвета хаки, бирюзовая блузка и легкие кожаные туфли типа мокасин. Никакой показухи. Я была намерена протереть популярную обувь до дыр.
Компания располагалась в Голете, широко раскинувшемся пригороде, где размещалось большинство высокотехнологических промышленных предприятий региона. Заболоченные берега встретили меня соленым запахом морской воды. Блеснул заходящий на посадку реактивный самолет. За взлетно-посадочной полосой, на скале, нависающей над Тихим океаном, виднелся Калифорнийский университет, моя альма-матер. Самолет еще раз сверкнул в солнечных лучах и совершил посадку. Я миновала кокосовые пальмы и подъехала к ухоженному зданию с дымчатыми стеклами. Здание было похоже на океанский лайнер, плывущий по зеленым волнам.
У входа стояла карета «скорой помощи».
Я запарковала машину и вошла в вестибюль. Служащая приемной, неуклюже склонившись над столом, кричала в телефон:
— …прямо сейчас, о Боже… прямо в кабинете…
Я остолбенела, зажав повестку в руке.
— …нет, никакого предупреждения, когда она вошла, он как раз…
Служащая подняла на меня взгляд. У нее было лицо общительного человека и черные как смоль волосы. На щеке — следы туши для ресниц. Табличка, стоявшая перед ней на столе, гласила: «Привет, я — Эмбер Гиббс».
— Мне нужно… — начала я.
— У нас несчастный случай. Приходите в другой раз.
«Кто-то, наверное, умер», — подумала я и произнесла без всякого стыда:
— Я доставила письмо для мистера Дайамонда.
В вестибюль вошел медицинский работник, он нес тяжелый чемодан с оборудованием. Эмбер вновь начала говорить по телефону. Воспользовавшись этим обстоятельством, я двинулась за медиком. В вестибюле толпился народ. Все смотрели на дверь с бронзовой пластинкой «Кол Дайамонд».
Я присоединилась к толпе. Мужчина рядом со мной бормотал:
— Слышали? Грохот был ужасный.
— А визг! — откликнулась какая-то женщина. — Бог мой! — Она покачала головой. — Ну кто бы мог подумать, что мне станет жалко Мери Дайамонд?
По спине у меня пробежали мурашки. Перед мысленным взором возникла ужасная картина. Похоже, повестку, которую я сжимала в руке, вручать некому.
Дверь открылась, толпа замолкла. Из кабинета вышли два санитара с носилками, на которых лежал пристегнутый ремнями лысый мужчина, разменявший шестой десяток. Над восковым лицом господствовали буйно разросшиеся брови.
Послышался женский голос:
— Все по домам. Мы закрываем помещение.
В дверях кабинета стояла одетая в зеленый, с розовато-лимонными оттенками, костюм Мери Дайамонд, под мышкой она держала собачку породы чихуахуа.
Никто не сдвинулся с места. Собачонка на хозяйских руках вибрировала подобно камертону.
— Ради меня. Уходите. Сию же минуту.
Мери была похожа на чашечку цветка, наполненную духами и собачьим дерьмом. Люди начали расходиться. Мери заметила меня. Глаза у нее вспыхнули, как электрические лампочки. Губы вытянулись в тонкую линию.
Она показала пальцем на повестку:
— Это иск?
Люди повернули к нам головы.
— Да или нет?