— У Тоби Гроувса есть сестра, — на всякий случай сказала я, хотя видела, что Джосбери сообразил с первой подсказки. — Двойняшка.
Он уже набирал номер Таллок.
— Ей двадцать шесть лет. И мне кажется, что она уже у Луэлин.
Воскресенье, 7 октября
Джоанна Гроувс уяснила: тьма не бывает неподвижной, тьма всегда пребывает в движении. Тьма мерцает, сгущается, набегает волнами и образует странные, текучие формы. Иногда тьма становится такой тяжелой, что давит на голову, глазницы, горло. Раньше Джоанна не задумывалась о тьме. Сейчас же не способна думать о чем-либо ином.
Разве что еще и холоде. А как о нем не думать, если она постоянно мерзнет, даже во сне? Чувство времени она уже утратила и не знает, сколько тут пробыла. Помнит только, что в какой-то момент перестала дрожать, так как дрожать означает двигаться, а любое движение причиняло боль. Весь ее мир стал сплошной тьмой и холодом.
Из звуков остались лишь тихое поскребывание и еле слышный писк. Какое-то шевеление вокруг. Она бы и сама не поверила, что такое холодное, мрачное, пустое пространство может содержать в себе жизнь, но это была правда. И эти пищащие, скребущиеся существа подбираются все ближе: должно быть, поняли, что она не сможет дать отпор.
Она пытается сглотнуть, но не может. Даже дышать тяжело. Когда она первый раз осталась одна, то начала кричать — и кричала, пока не ощутила вкус крови во рту. А потом нижнюю треть лица ей обмотали скотчем. Когда скотч срывали, на нем оставались волоски с ее кожи. Больше она не кричала.
Во тьме что-то переменилось. Тьма уже не хаотична, тьма задалась какой-то целью. И цель ее — приблизиться к Джоанне.
— Это же ты, да? — шепчет она в ту сторону, откуда донесся новый звук, не поскребывание и не писк. — Ты вернулась. Я же знаю.
И опять. Да, это точно шаги.
— Я знаю, зачем ты это делаешь. — За каждое слово приходится платить адской болью. — Я знаю, что мой брат якобы сделал с тобой и твоей сестрой.
Шаги замирают.
— Прости, — быстро одергивает себя Джоанна. — Я не хотела. Просто мне страшно. Я знаю, что мой брат сделал с тобой. Без «якобы». Он и его друзья.
Шаги возобновляются. Джоанна понимает, что срочно должна что-то сказать.
— Это было ужасно, я понимаю. Непростительно.
Шорох ткани. Кто-то опускается перед ней на корточки.
— Но я-то тут при чем? Зачем ты так со мной?
Что-то холодное касается ее лица. Булькающий звук, запах пластмассы. Она запрокидывает голову, чтобы вода полилась в горло. Так немного лучше. Напившись, она губами отталкивает горлышко бутылки. Ее поработительница рядом. Если бы руки не были связаны за спиной, она смогла бы коснуться ее лица.
— Можно задать тебе один вопрос? — спрашивает Джоанна.
Ответа нет, но она знает, что девушка по-прежнему здесь. Слышит ее дыхание.
— Почему я попросту не убила этих парней? — догадывается она. — Ты это хотела спросить?
— Да.
Джоанне стыдно за эти слова. Тоби — ее брат, они двойняшки. Она любит его больше, чем родителей. Но именно из-за Тоби она очутилась здесь.
— Какого роста твой брат? Примерно шесть футов, один-два дюйма, да? И весит небось под двести фунтов. Ты же видела, какого я телосложения. Такого рослого мужчину я могу убить только выстрелом в голову. И даже не в упор.
Джоанна выжидающе молчит. Девушка придвигается ближе и шепчет ей на ухо:
— А какой в этом интерес?
Мы выехали на следующее утро. Я порывалась ехать тотчас же, но Джосбери настоял, чтобы мы подождали: Дана с ребятами могли пока что обойтись без нас, а несколько часов сна нам обоим не помешали бы. На подступах к мосту Северн зазвонил телефон, и он попросил меня ответить, чтобы не отвлекаться от дороги.
— Лэйси, это Дана.
— Нам еще часа два ехать. Если без пробок. Какие новости?
— Увы, хороших никаких. Соседка Джоанны Гроувс говорит, что не видела ее уже два дня. Решила, что она куда-то уехала на выходные, но мы пока нигде не можем ее найти.
Я с грустью покачала головой, и Джосбери, увидев это, вполголоса выругался.
— Лэйси, я уже знаю все, о чем ты вчера рассказала Марку. Слушай меня внимательно: сейчас ты должна думать только о том, как нам ее поймать. Когда все закончится, я помогу тебе, чем смогу. И Марк тоже.
— Спасибо, — выдавила я.
— Мы очень на тебя надеемся. Ты знакома с этой женщиной. Если ты не знаешь, как следует поступить, никто не знает. Все в твоих руках. Увидимся в Лондоне.
Она отключилась, и я спрятала телефон в чехол. Таллок права: все действительно в моих руках. Но вот насчет «увидимся в Лондоне» она ошиблась.
В город мы въехали около одиннадцати. По мере приближения к мосту Воксхолл сердце стучало все чаще. Или сейчас, или никогда.
— Марк, — сказала я, когда мы поднялись на перевал, — извини, но меня что-то подташнивает. В метро, по-моему, есть общественные туалеты. Остановись, пожалуйста.
Для пущей убедительности я одной рукой обхватила себя за живот, а другую прижала ко рту. Он остановился в самом конце моста. Наспех его поблагодарив, я схватила сумочку и выпрыгнула из машины. Приложив карточку к турникету, кинулась за угол и скрылась из виду.
На станции метро «Мост Воксхолл» на самом деле нет общественных туалетов. Добежав до платформы, я стояла и молилась, чтобы Джосбери ни о чем не догадался, пока не придет электричка. Табло обещало, что ждать осталось не более минуты.
Каждая секунда тянулась бесконечно долго, но вот я наконец услышала рев двигателя, и из туннеля дунул ветер, всегда сопровождающий поезда метро. До моей квартиры отсюда всего одна остановка плюс пара сотен метров пешком. Из машины я выскочила всего лишь десять минут назад.
Открывая дверь, я дала себе зарок выйти отсюда до того, как успею досчитать до ста. Схватив с антресолей рюкзак, я молниеносно собрала все необходимое и мельком просмотрела почту. Стандартные субботние листовки и официальные конверты со счетами. А еще — продолговатая узкая коробка, обернутая в коричневую бумагу. Времени, чтобы ее открыть, у меня не было, но я все-таки сорвала обертку.
Изучение ее содержимого стоило мне еще нескольких секунд. А потом я вновь вышла из квартиры — теперь уж точно навсегда, — сняла велосипед с противоугонки и отправилась в путь.
Через час я снова включила телефон и позвонила Джосбери. Он ответил моментально.
— Надеюсь, ты сможешь объяснить, какого хрена…
— Заткнись и слушай меня. Не то повешу трубку.