В дверь позвонили, отец быстро и виновато затушил сигарету, утвердил табуретку над безобразным, выжженным пятном, неловко потянувшись, приотворил окно и пошел открывать.
Варя взялась за лоб. Что-то было сказано… что-то очень важное. Она думала об этом важном когда-то, а потом позабыла, и теперь ей нужно все вспомнить, обязательно нужно!.. Рыбки-мысли метались в разные стороны, и она никак не могла за ними уследить.
– Варя, к тебе пришли.
– Пап, подожди, не мешай мне!
– Варя.
Она посмотрела на отца. Тот стоял в дверях, выпрямившись, с крайне независимым видом. Как правило, этот вид не предвещал ничего хорошего. Когда в шестом классе Варе влепили в четверти двойку по русскому и вызвали в школу обоих родителей, отец, вернувшись, стоял в дверях с точно таким же независимым видом. И на втором курсе, когда решено было объявить бойкот деканату и принципиально не сдавать сессию, пока деканат не заменит истеричку, преподававшую им линейную алгебру, отец, вернувшись после разговора с деканом, выглядел точно так же. И когда Варя устраивалась на работу в «Эксимер»! Во всех случаях дело заканчивалось страшным скандалом, и Варя перепугалась, позабыв о мечущихся рыбках в садке!
– Папа, что такое?
– К тебе пришли, – сообщил отец очень холодно.
– Кто?
– Я не знаю.
Варя выскочила из кухни и нос к носу столкнулась… с Вадимом, который рассматривал себя в зеркале. Кроме Вадима, там еще отражались вешалка с двумя темными и одним светлым пальто и картина, на которой был нарисован луг, а на лугу стожок и березка.
– Привет, Варь, – поздоровался Вадим как ни в чем не бывало.
– Привет. – Она ничего не понимала. – Тебя Марк Анатольевич прислал? На работу надо?
– Никто меня не прислал, – возмутился Вадим и сунул ей букетик, состоявший из трех желтых хризантем. Варя букетик приняла. – А я мимо ехал, дай, думаю, заеду!
– А-а, – протянула бестолковая Варя и оглянулась. Ну конечно же!.. Отец топтался у нее за спиной, в коридорчике, ведущем на кухню. Вадим почесал бровь. Варя переложила букет из руки в руку, хрустнул целлофан. Отец поправлял на стене еще одну картину. На ней были изображены снега и церковка, ну и березка, конечно.
– Я тебя хотел это… покататься пригласить. Погулять, в смысле.
– Папа, – спохватилась Варя, повернувшись к отцу, и за руку выволокла его из коридорчика, – это Вадим. Он со мной работает! А это мой папа, Андрей Васильевич.
– Очень приятно! – объявил Вадим, а Варя вздохнула и сунула хризантемы в пыльную хрустальную вазу.
Разлогов однажды устроил ей урок хороших манер после вот такого «очень приятно». В Женеве ее познакомили с полной седовласой дамой, женой директора какого-то большого завода. «Очень приятно», – пролепетала хорошая девушка Варя, держа глаза долу. Разлогов потом ей объяснил. Он объяснял, а хорошая девушка Варя слушала, на этот раз совершенно всерьез держа глаза долу – от смущения.
«Очень приятно» говорит тот, кто выше по положению или старше. Тот, кому представляют, и уж никак не тот, кого представляют! Запомни это, пожалуйста, Варя.
Варя запомнила.
– Ну так чего? Погуляем?
– Ты бы позвонил сначала!
– Да я десять раз звонил! У тебя телефон не отвечает!
– Как не отвечает? Он вроде не звонил ни разу!
– Да не, он «вне зоны действия сети». Ты его небось так положила, что он не ловит! Ну в смысле сигнал не ловит.
Рыбки в садке закружились, заметались с удвоенной силой, и среди них вдруг отчетливо мелькнула одна, та самая! «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Кинолог Лена Степанова не могла дозвониться Глафире Сергеевне, потому что у нее был выключен телефон. А Марк дозвонился сразу же! Ну конечно, конечно!.. Варя тогда записала номер, по которому звонила Лена, и это оказался вовсе не Глафирин номер! Тем не менее в компьютере, в записной книжке, куда заносились все контакты, этот молчаливый номер был!
– Папа, – сказала Варя твердо, взяла отца за руку и посмотрела ему в глаза. – Мне нужно уехать. Вот, погуляю с Вадимом.
Отец пожал плечами. Вид у него был неважный.
– Вадим, я сейчас! Только переоденусь.
Вадим кивнул и покосился на отца. Ничего так папаша. Смирный. Сразу видно – интеллигент. С таким особенных проблем не будет, не дотошный.
– Погода сегодня, – произнес он, соскучившись стоять, – прям зима! Надо Варе сказать, чтоб теплее одевалась. Простынет.
Интеллигентный папаша кивнул, но ничего не ответил. Ладно, пусть пока помалкивает. Потом пообвыкнется, бог даст.
Выскочила Варя, хорошенькая, совершенно не офисная, другая, в джинсах и кургузой курточке. Джинсы в обтяг, любо-дорого посмотреть, а курточка ярко-красная, так прямо взял бы и съел!..
– Пап, не волнуйся, я позвоню!
– И не позавтракала ничего!
– Пап, где мой шарф? Ну большой, серый?
– Вон, наверху.
Этот шарф Варя подглядела у Глафиры Сергеевны. Какой у нее был шарф! Широкий, толстый, явно ручной работы. Наверняка привезла из Стокгольма, где он продавался в лавочке у милой пожилой фрекен, одетой в свитер и мягкие меховые сапожки! Наверняка в витрине у фрекен были выложены шапки и варежки, а еще дивные тяжелые свитера с высоким горлом, все сделано вручную. А в лавочке наверняка хорошо пахло, и на широких и темных половицах лежали выцветшие шерстяные половички, а из окна видно было барки с парусами, набережную и рыбный рынок.
Варя намотала на шею шарф и завязала огромным узлом – так носила Глафира.
– Пошли?
И она выскочила из квартиры. Вадим потопал за ней, пробормотав «до свидания» в сторону интеллигентного папаши.
В коридорчике на четыре квартиры, отделенном от лестничной клетки железной решеткой – как в концлагере, – был навален всякий хлам, стояла детская коляска, и сильно пахло кошками и щами.
Варя проскочила коридорчик, погремела ключами и распахнула решетку.
– Давай, выходи!
– Ну а что за спешка-то, я не понял?
Она с грохотом захлопнула тюремную дверь, ведущую в ее жилье, и нажала кнопку лифта. Где-то далеко, то ли вверху, то ли внизу, завыло, загрохотало и поехало.