Затем Эмили совершила неожиданный для самой себя поступок — когда Элис Миллз поднялась, собираясь уходить, Эмили вскочила со стула, обежала письменный стол и заключила ее в объятия.
Кабинет Майкла Гордона располагался на тридцать первом этаже Рокфеллеровского центра [5] . Каждое утро его рабочий стол был завален газетами, поступавшими сюда со всех уголков страны. К концу дня Майкл просматривал эту кипу в поисках нетривиальных преступлений, чтобы осветить их в своей ежевечерней передаче «В судебных кулуарах», выходящей на Восьмом канале.
Жизнь бывшего адвоката круто поменялась два года назад, когда его пригласили на эту самую передачу в группу экспертов-аналитиков, обсуждающих текущие судебные процессы на Манхэттене. Проницательные суждения, остроумие и привлекательная ирландская смуглость обеспечили Гордону частые визиты в студию в качестве гостя. Затем, когда прежний ведущий отошел от дел, тридцатишестилетний Майкл занял его место. Постепенно этот телепроект превратился в один из самых успешных по стране.
Уроженец Манхэттена, Майкл владел квартирой на Сентрал-Парк-Уэст [6] . Несмотря на статус завидного жениха и множество предложений развлечься, он часто оставался по вечерам дома, где мог спокойно работать над книгой, которую решил написать, — исследование крупнейших преступлений двадцатого века. Свой анализ он задумал начать с убийства архитектора Стэнфорда Уайта, которого в тысяча пятьсот шестом году застрелил Гарри Toy, а закончить первым процессом над О. Джеем Симпсоном в тысяча девятьсот девяносто пятом.
Этот труд необыкновенно увлек Майкла. Он все больше склонялся к мысли, что ревность — первопричина большинства бытовых преступлений. Toy приревновал свою жену к Уайту, который имел с ней любовную связь давным-давно, когда она была совсем молоденькой. Симпсон приревновал жену, когда узнал, что ее видели с другим мужчиной. Но как же было с Грегом Олдричем — человеком, которому Майкл привык дарить свое восхищение и расположение? Майкл был близким другом и Грега, и Натали еще до их свадьбы — он красноречиво говорил об этом на поминальной службе. Потом, в те две зимы, что минули с гибели Натали, не раз приглашал Грега и его дочь Кейти на выходные в свой лыжный домик в Вермонте.
Рассеянно посмотрев на газеты, разбросанные по рабочему столу, Майкл отпихнул их. Раньше ему казалось, что копы слишком поторопились публично объявить Грега подозреваемым. Теперь же Майкл не имел ни малейшего представления, что и думать.
Грег позвонил ему сразу, как только против него выдвинули обвинение.
— Майк, как я понимаю, ты в своей программе будешь следить за ходом процесса?
— Да.
— Хочу облегчить тебе задачу. Я не собираюсь спрашивать у тебя, веришь ли ты словам Истона, просто думаю, что нам лучше не видеться, пока суд не вынесет свой вердикт.
— Наверное, ты прав, Грег...
Повисла неприятная пауза. В последние полгода они мало встречались, а сталкиваясь то в театре, то на коктейле, приветствовали друг друга лишь кивком. Наконец стало известно, что судебное разбирательство начнется в ближайший понедельник, пятнадцатого сентября. Майк собирался каждый вечер освещать процесс обычным порядком: сначала обзор свидетельских показаний, озвученных за день, затем обсуждение их группой приглашенных экспертов-юристов. Редкая удача, что судья разрешил установить в зале суда телекамеры — кадры происходящих там событий позволят лучше опираться на факты.
Хорошо зная характер своего друга, Майкл нe сомневался: какие бы обвинения ни выдвинули против него, Грег будет внешне невозмутим, поскольку привык прятать переживания глубоко внутри. На поминальной службе Грег пел себя сдержанно, однако вечером у себя в квартире, где собрались только мать Натали, Кейти и Майк, он неожиданно безутешно зарыдал, а потом, не справившись с эмоциями, выбежал из комнаты.
Сомнений нет, он любил Натали до безумия, но что означал тот выплеск: выражение скорби или угрызения совести? А может, его порыв свидетельствовал о страхе от перспективы провести остаток жизни за решеткой? Майк ничего не мог утверждать наверняка. Теперь всякий раз, как он вспоминал о том срыве Грега, в голове почему-то всплывал случай со Скоттом Петерсоном [7] , который расклеивал объявления с фотографиями своей пропавшей жены, тогда как сам убил ее, а труп бросил в волны Тихого океана.
— Майк!
Голос секретарши по интеркому вывел его из задумчивости. Спохватившись, он ответил
— Да-да, я слушаю, Лиз.
— Пришла Кейти Олдрич. Просит встречи с вами.
— Кейти! Ну конечно! Впусти ее.
Майк вскочил на ноги и, огибая стол, поспешил к двери, куда уже входила стройная девочка-подросток с золотистыми локонами. Он распахнул объятия ей навстречу.
— Кейти, я скучал по тебе.
Он почувствовал, что девочка вся дрожит.
— Майк, я так боюсь... Как ты думаешь, ведь они не приговорят папу?
— У твоего отца хороший адвокат, один из лучших. Теперь все будет зависеть от показаний того пойманного воришки.
— Почему мы не виделись целых полгода?
Кейти искательно заглянула Майклу в глаза. Он подвел ее к окнам, откуда открывался вид на каток Рокфеллеровского центра, и предложил удобное кресло, сам сел рядом в такое же и взял девочку за руку.
— Кейти, это твой папа так решил, а не я.
— Нет, Майк, когда папа позвонил тебе и предложил пока не встречаться, он просто испытывал тебя. Он сам говорил, что если бы ты был уверен в его невиновности, то не поддержал бы такую идею.
Майкл ясно разглядел во взгляде девочки гнев и боль, и ему стало стыдно. Неужели Грег так сказал?
— Кейти, я всего-навсего журналист, и мне нельзя вникать в подробности защиты твоего отца. Если бы я свободно являлся к вам в дом и любое время, я неминуемо бы услышал то, чего мне знать не надо. Я буду неустанно напоминать зрителям, что мы с твоим папой были и остаемся хорошими друзьями, но возобновим наше общение только после окончания судебного процесса.
— Если папу оправдают... — Кейти запнулась. — Когда папу оправдают, мог бы ты так повлиять на общественное мнение, чтобы все поняли: он ни в чем не виноват и его подозревали несправедливо?
— Кейти, люди должны сами прийти к такому выводу.
Она отняла руку и встала.