– С нами Бог, за нами Россия, господин адмирал…
Вслед за Каляевым я вышел в присутствие [46] .
– Найдите личное дело капитана Каляева. Немедленно.
Личное дело нашли почти сразу.
Сирота, действительно окончил Севастопольское нахимовское, одним из первых и первым на своем курсе. Как обычно и бывает с сиротами, прогрызался сам. Карьеру сломал как раз в семнадцатом оперативном соединении – эскадре адмирала Пилляр фон Пильхау, в задачу которого сходило блокирование Персидского залива и высадка оперативных десантов на побережье с целью захватить и обезопасить крупные порты, нефтяные терминалы и объекты атомной энергетики. Эскадра подверглась атаке крылатых ракет, находясь на траверзе порта Бендер-Аббас, все ракеты были сбиты, повреждений нанести не успели. За разведку отвечал Каляев, на него и обрушился адмиральский гнев. Но вне зависимости от того, насколько он был виноват в этом инциденте, накладывать запрет на продвижение было, по моему мнению, явным перебором.
Потом в Бендер-Аббасе взорвалось самодельное ядерное взрывное устройство, и никакие наказания уже перебором не казались. Так это все прошло дальше, и походя штабные сломали человеку карьеру…
Дед учил – никогда не проходи мимо несправедливости, особливо если она проявлена по отношению к твоим подчиненным. Несправедливость – как язва на теле, становится все больше и больше.
Собственноручно набросал распоряжение о внесении изменений в личное дело Каляева и снятия запрета, наложенного фон Пильхау. Я старше по званию, так что имею полное право это сделать. Отправил на контрассигнование [47] , подумал, куда применить человека, шесть лет отпахавшего в Афганистане. Думаю, разведотдел будет в самый раз.
И о том, что Каляев уже связан с Черной гвардией, в которую его бросила явная несправедливость, – откуда мне было о том знать?
В свое оправдание я скажу только одно – я честно держался. Как наркоман – много лет держался без дозы. Очень много лет…
Накатило в Мазари-Шарифе. Крупный город, ближе всего к туркестанской территории, довольно спокойный – пуштуны не составляют там большинства, а этнические меньшинства в Афганистане поддерживают нас, потому что как англичане издевались над пуштунами, точно так же пуштуны издевались над узбеками, таджиками, хазарейцами. Город этот превращен в крупный транспортно-логистический центр и является «договорным» – то есть местная община сама поддерживает порядок и в городе, и в окрестностях. Места здесь хорошие, есть плодородная земля – так что разгула бандитизма и дорожного разбоя не наблюдается…
Мы остановились в губернаторском дворце. Совсем не таком шикарном, как в Кандагаре, дворец, окруженный садом из настоящих сосен, но тоже вполне приличное двухэтажное здание с садом и павлинами в саду – символом власти на Востоке [48] . Ночь спали спокойно – в городе не стреляли, а утром во время бритья я посмотрел на себя в зеркало, и мне не понравилось то, что я там увидел. Я увидел человека лет под пятьдесят, с печальными – именно печальными – глазами. Как у еврея… не смейтесь, так оно и есть. Помню… в Одессе был еврей-сапожник, который придумывал и рассказывал анекдоты… кое-кто даже записывал в блокнот, специально приходили послушать. А глаза у него были грустные-грустные…
В сущности – чем я живу? Почему я так и не создал семьи? Дети есть… а семья? Почему ничего не получается? Последний пример – та же Крис. Легко обвинить другого человека, но, если не получается три раза подряд, проблема все-таки в тебе, друг мой…
И я принял решение…
Основным аэродромом для перевозок на Афганистан был Ташкент, причем не Ташкент-международный, базовый аэропорт крайнего оплота цивилизации здесь на Востоке, а заводской аэродром Ташкента. Здесь был завод… он принадлежал «Юнкерсу» и производил военно-транспортные самолеты для нужд ВВС… когда-то здесь производились и бомбардировщики, и стратегические самолеты-разведчики. Завод был расположен в городской черте и с тех самых пор имел аэродром первого класса, способный принимать все типы самолетов и при этом не внесенный в списки ИКАО. Весьма полезное упущение, дающее возможность принимать и отправлять любые типы спецбортов и даже беспилотники…
Здесь не было гражданских таможенных постов, не было зала ожидания, не было вообще ничего. Я сошел с самолета вместе с группой направляющихся на короткий отдых парашютистов и морских пехотинцев – после двадцати трех дней нахождения в зоне боевых действий они имели право на семь или восемь дней отдыха, можно было копить эти дни, но не более чем за три раза. Самолет был военно-транспортный, просто попутный с Баграма, перелет больше напоминал перелеты в Европе – только взлетели, и уже посадка. С самого начала я надвинул на глаза позаимствованную на аэродроме широкополую панаму, тем самым дав знать, что разговаривать ни с кем не хочу – попутчики мое желание уважили, здесь вообще не принято лезть в чужие дела, тем более если человек дал понять, что не хочет этого. Полувоенная форма, небольшой рюкзак – я походил на гражданского специалиста, может быть, ремонтника, может, специалиста по системам водо– или энергоснабжения, возвращающегося из краткосрочной командировки. В Ташкенте на окраине города давно уже выросли целые кварталы неприметных, серых, разноэтажных офисных зданий совершенно без какой-либо архитектуры и многие из них – даже без таблички над дверью: кому надо, тот и так знает, куда идти. Это самые разные подрядчики, военные и гражданские, которые пришли на вкус и запах денег, обслуживают нашу экспансию на Восток и осваивают выделенные на это казной ассигнования. Ташкент – последний город, где работникам не надо умножать жалованье на «восточный коэффициент».
Семь суток. Мой первый отпуск, который я, черт побери, намерен был провести с собой в ладу. Возможно, впервые за много лет – с собой в ладу.
Или вы считаете, что я не имею права на отпуск? Ха, мне даже наш главный квартирмейстер подтвердил по связи, что я, как и любой военнослужащий Его Величества, находящийся в зоне боевых действий, имею право на семь дней отпуска. Это – святое…
Пункт контроля – он был военным, а не таможенным, гражданской администрации не подчинялся – я прошел не по своим документам, а по документам прикрытия, какие у меня были. Не знаю, опознали меня или нет, но предпочли держать язык за зубами. Обыскали, как и всех, – нельзя было везти в Ташкент две вещи: неучтенное оружие и наркотики. Ташкент был мирным городом, и ввозить сюда войну было нельзя. Война должна была оставаться там, где ей самое место…