Выслушивая все это, я не понял только одного – это мы победили во Второй мировой или нас победили? Британцы, видимо, считают, что они – победили.
– Я понял и все передам в точности, – сказал я.
– В таком случае не смею больше отвлекать вас сударь.
– Постойте, – сказал я.
Граф остановился.
– Если уж вы предприняли столь экстраординарные усилия к тому, чтобы найти меня, извольте выслушать и то, что я и мои люди, которые воюют на переднем крае против засылаемых вами террористов, думают про вашу страну и ваш народ.
Граф ничего не ответил.
– В течение многих лет, даже многих сотен лет Британия проводила неукротимо враждебную политику против моего народа и моей страны. Она собирала коалиции для того, чтобы идти на нас войной, умышляла на убийство и убивала наших Императоров, сама шла на нас войной, готовила расчленение моей страны и истребление моего народа, поощряла и возбуждала против нас сепаратистов, террористов и подонков всех мастей и видов, считала мой народ дикарями, а своих людей людьми первого сорта. Все это является тяжким и несмываемым оскорблением для любого человека моего народа, начиная от дворянина и заканчивая последним простолюдином. И если мы и дикари, сударь, – только милосердие моего Императора, милосердие к побежденным помешало нам водрузить русский флаг над Букингемским дворцом и покончить с извечным врагом точно так же, как варвары покончили с Римом. Но вам оставили ваше государство, а вы, судя по вашим действиям в Афганистане, не оставили своих злодеяний. В таком случае берегитесь, сударь. Настанет час – и русский флаг взовьется над Тауэром, а Англии больше не будет.
– Вы все сказали? – спросил граф Сноудон.
– Нет, не все, сударь. Мне известно о том, что ваши люди активно действуют в Афганистане, и точно так же мои люди ведут тайную войну в Британской Индии. Поскольку и вы, и мы являемся цивилизованными странами и не можем в своих деяниях опускаться на уровень банд, я предлагаю вам выйти на надлежащие круги и передать мое предложение. Оно состоит из двух частей. Первое – тела погибших в ходе специальных операций солдат передаются друг другу без каких-либо условий и выкупа на оговоренном контрольном пункте, потому что каждый солдат имеет право быть должным образом похороненным в земле своей страны, за которую он сражался и погиб. Что же касается раненых и пленных, то любая из сторон, на территории которых оказался раненый или пленный, обязана оказать раненым надлежащую медицинскую помощь, а пленным – обеспечить содержание, соответствующее нормам милосердия, гуманности и порядочности, опираясь на Женевскую конвенцию. Что же касается обменов военнопленными – о том договариваться отдельно и исходя из принципа ad hoc [57] .
– Это все?
– Да, сударь, это все. Извольте передать заинтересованным лицам это мое предложение как командующего.
– Я вас понял, сударь.
– В таком случае – прощайте.
– Прощайте, сударь.
Люнетта с детьми ждали меня у памятника Ходже Насреддину. У Люнетты было такое же выражение глаз, как тогда, в расстрелянном и изрезанном ножами фанатиков Тегеране…
– Кто это был? – спросила она.
А я видел только то, что она беспокоится за меня…
– Один старый друг. Я…
– Ты должен уехать, да?
– Да… – вздохнул я, – извини, ладно.
– Мне нечего прощать.
– Нет, есть. Но я и в самом деле должен уехать.
Александр, Сашка просто смотрел на меня и ничего не говорил. А дочь Николая – ее звали Катерина – прижалась к матери и тихо, так тихо, что я ее едва расслышал в гомоне площади, сказала:
– Возвращайся…
– Ты здесь? – негромко спросил Сноудон, пристегиваясь.
На заднем сиденье завозились…
– Здесь, здесь… – Эдвард Кейн, капитан третьего ранга Флота Его Величества, а ныне придворный переводчик Его Величества с русского и немецкого языков, прятал в узел детали разборной самозарядной снайперской винтовки, – черт бы тебя побрал, не мог спокойно стоять…
– Солнце очень жаркое…
Рыкнул и ровно забубнил крупнообъемный дизель «Интера». Граф Сноудон мигнул фарами перед тем, как тронуть машину с места – улицы здесь были узкие, старые, не такие, как в Ташкенте…
– Что это был за козел? – спросил Кейн, пытаясь немного размять затекшие от долгого неподвижного лежания со снайперской винтовкой мышцы.
– Адмирал русского флота, – равнодушно сказал Сноудон, – ныне командующий Ограниченным контингентом в Афганистане.
– Черт бы его побрал. Надо было пристрелить его, и дело с концом.
Сноудон улыбнулся так, что сидящий на заднем сиденье Кейн мог видеть его улыбку через зеркальце заднего вида. Одними губами, как умеют только дворяне.
– Знаешь… еще сто лет назад не редкостью было то, что, когда снайпер брал на мушку вражеского офицера, он получал команду «отставить», – прокомментировал граф, – считалось, что офицеры и дворяне служат в армии совсем не для того, чтобы их убивали простые солдаты.
– Полная херня, – ответил Кейн, который не мог похвастаться таким же знатным происхождением, как его напарник, хотя отец его и выслужил личное дворянство, – если есть возможность убить врага, его надо убить, и дело с концом.
– Да нет, друг мой, это было правильно. И есть кое-кто похуже, чем враги. Намного хуже.
– И кто же это?
– Подонки. И избавиться от них намного сложнее. Мы успеваем на самолет?
– Пока еще да…
…Британская империя, в свою очередь, обязуется прекратить и более никогда не повторять любые попытки, направленные на лишение России ее суверенных прав и преимуществ относительно названных выше территорий, на возбуждение общественного недовольства в России, на смену власти и на отрешение Правящего монарха или Дома в целом. Таково наше предложение, и это единственное и последнее предложение о мирном разрешении между нашими суверенными державами. Король Эдуард Девятый, защитник рыцарства, суверенный монарх и властелин Англии, Ирландии, Шотландии и прочих объединенных территорий…
Я замолчал. В географической комнате – так называли большую, специально оборудованную комнату, где были карты, столы для проведения военных занятий, а на стенах были искусно выполненные рельефные карты местности всех континентов Земли – повисло тяжелое молчание.
– Это все? – спросил Павел Второй, еще не коронованный [58] Император Всея Руси, Султан Анатолийский и Цезарь Рима, но уже входящий в дела Империи самым активным образом.