Я делал идиоту-роботу ужасные гримасы, чтобы отстал от нас, я хоть и царь природы, но не хозяин этого завода… вернее, я выше, так как царь природы, а ты вали всего лишь к хозяйчику, предпринимателю, буржую, новому русскому.

Робот повторил гулким басом откровенного дурака:

– Нитратов на две сотых процента больше нормы… Как прикажете поступить, масса?

– Да пошел ты, дурак, – прошипел я в бессилии. – Умолкни!

Робот повторил громко:

– Приказа не понял. «Да пошел ты, дурак» нет в моем словарном запасе, господин мистер масса…

– Пошел вон, – сказал я отчетливо. – Принимай плавку, понял?

– Понял, – произнес он гулким металлическим голосом, что наполнил весь мартеновский цех. – Под вашу ответственность, босс! Позвольте вашу подпись…

– Черт бы тебя побрал, – выругался я. – Давай быстрее ручку!

Тележка качнулась взад-вперед, мне почудилось, что робот вот-вот похлопает манипуляторами по бокам, но он лишь промямлил:

– Но… ручка… ручка всегда… А была же…

В дверном проеме рядом с первой фигурой возникли еще две, потом еще. Трое шагнули вперед, прислушиваясь. Оружие у всех на изготовку, я развернулся, спихнув голову торкессы, не задохнулась бы, я все это время прижимал ее лицом к своему животу… в его нижней части, попятился вдоль стены, торкессу ухватил за руку.

– Уходим, уходим!

Робот воззвал вдогонку голосом протестантского пастора:

– Но… как же без подписи? Это нельзя, это нарушение!

– Теперь все можно, – огрызнулся я. – А ты… получи подпись вон с тех, что идут сюда.

К счастью, все восьмеро в самом деле идут, а не бегут, пальцы на спусковых скобах, глаза обшаривают каждое удобное место, где может затаиться хотя бы хомяк размером с мышь-полевку. Идут красиво, картинно выпячивая мускулатуру, мачо на маче, еще малость, и можно принимать в любера, только еще клетчатые штаны бы всем…

Глава 4

Мы отбегали, прячась за массивными станинами, конструкциями, ковшами, старыми и новыми, которые еще не успели облепить изнутри огнеупорной глиной. Цех кажется бесконечным, куда там подземным ангарам со взлетными полосами, именно здесь видишь размах индустриальной эпохи, бесшабашную удаль и пофигизм человека огня и металла, которому все эти зеленые пингвины до одного, а то и до другого места…

Торкесса тоненько вскрикнула. Я проследил взглядом, похолодел, несмотря на жаркий сухой воздух. С этой стороны ворота замурованы, вход только с той стороны. Вот почему те идут очень неторопливо.

– Да, – согласился я, – зажали нас… Впрочем, из любого положения есть по меньшей мере два выхода.

– Из любого? – переспросила она с недоверием.

– Из любого, – заверил я. – Даже если сожрут нас заживо, и то у нас два выхода…

Она нахмурилась, стараясь понять, как же это, а я провел рукой по щеке, ладонь укололо щетиной. В задумчивости помял подбородок, не брился уже три дня, но достаточно ли для небритого героя? Рискованно, если отросла недостаточно, могу не успеть пробежать под выстрелами от сарая и до обеда, а если щетина как минимум двухнедельной давности, то я гарантированно смогу стрелять с двух рук и ни разу не промахнуться. Да, а потом, когда закончатся патроны, а врагов станет почему-то еще больше, я посмотрю на пистолеты с недоумением, помедлю, а потом с проклятием швырну под ноги. И побегу. Побегу, пригибая голову и закрываясь от пуль руками и локтями.

Взглянул вверх, туда тянется железная лесенка, видно всю насквозь, как скелет динозавра. Там, на верхотуре, еще один этаж, для шихтовщиков и завальщиков, а оттуда, может быть, удастся еще куда-нибудь. Здесь же точно никуда не удастся. Или точно – куда…

Я еще раз пощупал щетину. Знал бы, неделю бы не брился, а так я полуинтеллигент-полугерой, что весьма чревато боком. По крайней мере, рискованно.

– Сиди здесь, – велел я.

– А ты?

– Побегу наверх, – объяснил я. – А потом промчусь на ту сторону. Они тоже побегут здесь снизу, а ты тем временем как можно быстрее по этой же лесенке. Я постараюсь увести их как можно дальше, но особо на это не рассчитывай, карабкайся быстрее, а то заснешь на ходу… Что-то ты какая-то поэтическая!

Она вспыхнула, но я надавил на ее плечо, выскочил и побежал к лесенке. Меня заметили не сразу, я старался держаться за мартеновской печью, но с десятой или двадцатой ступеньки меня узрели, заорали, побежали толпой, как бараны, лишь потом открыли ураганный огонь. Лестница наполнилась металлическим грохотом, звяканьем, лязгом, жужжанием. Везде сверкают искры, словно с обшивкой космического корабля сталкиваются мелкие метеориты, я несся через три ступеньки, закрываясь от пуль локтями, руками, ладонями, отмахиваясь обеими пятернями, жмурясь, чтоб не попало в глаз, что за идиоты, богачи какие, ведь каждый патрон обходится в пять долларов, а они палят и палят…

С третьего пролета побежал, несмотря на подбадривающий огонь, уже через две ступеньки, а потом и вовсе через одну. Когда оставался один пролет, я едва тащился, с тоской думал о тех идиотах, что ежегодно устраивают соревнования: кто быстрее пробежит по лестнице на Эйфелеву башню, на Эмпайр, на Останкинскую…

На этаж выполз на брюхе, хрипя и подтягиваясь на руках, что все это время отдыхали, гады, разве что иногда хватались за перила. Лежать некогда, поднялся на трясущихся ногах, из обугленного жаром рта одни хрипы, побежал, как старая замерзающая улитка от горячего эстонского парня. Снизу тут же прогремели новые очереди, пули дырявили пол, а в низком своде выбивают широкие лунки, из крупнокалиберных бьют, сволочи.

Впереди раздался грохот, в полу возникла дыра. Снаряд ударил в бетонный потолок, пробил дыру… впрочем, зарешеченную прутьями арматуры. Посыпалась бетонная крошка, я с разбегу перепрыгнул, снизу радостно заорали, но я тут же метнулся в сторону, а по тому месту, где я побежал бы по прямой, как будто прошлась в три ряда гигантская швейная игла, пробивая пол с такой легкостью, словно он из гнилого полотна.

Я отыскал массивную металлическую крышку, три метра в диаметре, не пробить и крылатой ракетой, упал в изнеможении. Пули продолжали вспарывать пол, превращая в сито. Если бы даже здесь пряталась мышь размером с гонконгский микроб гриппа, ее наверняка бы подстрелили с двух сторон. На этом этаже пол продырявили верхушки доменных печей, мартенов и конвертеров, в них углеродистую сталь превращают в высокоуглеродистую. Всюду разбросаны одноколесные тачки, лопаты с засохшим цементом, остатки старых спецовок.

Я старался восстановить дыхание, отсюда видно в щель, как далеко внизу крохотная фигурка торкессы выскочила из укрытия и бросилась по моим следам. Мое сердце сжалось, надо было раньше, намного раньше, когда я только-только вылез наверх и уводил погоню, а сейчас они снова вернутся к ней…