— Ими занимается ФСБ, — услышал он в ответ, — и я уже ничего не могу сделать.
— Почему не вы? — удивился Дронго.
— Не знаю. Таков приказ начальства: передать обоих задержанных сотрудникам ФСБ.
— Но Хатылева должны допросить вы, и никто другой. Он причастен к убийству Труфилова, — напомнил Дронго.
— У меня приказ заместителя генерального прокурора, — сухо сообщил Всеволод Борисович, — а приказы не обсуждаются.
— Когда вы должны их передать ФСБ?
— Завтра утром.
— В котором часу?
— В десять или в одиннадцать, как только за ними приедут. А мне еще надо оформить все документы.
— Завтра в девять давайте отправимся с вами в тюрьму и допросим обоих, — предложил Дронго, — можно даже в половине девятого. От этого зависит выступление Рогова в немецком суде. Вы должны позвонить ему до того, как начнется заседание. Так что приезжайте в тюрьму в половине девятого. Выпишите на меня пропуск как на вашего помощника. В девять мы должны быть на месте. Сотрудники ФСБ подождут вас в прокуратуре. Вы приедете туда в десять или одиннадцать. В Берлине в это время будет девять.
— Вечно вы впутываете меня в истории, — вздохнул Романенко. — Ладно. Согласен. Как у вас дела?
— Чуть лучше, чем у бандита, которого застрелила Галина Сиренко.
— Вы по-прежнему отказываетесь от охраны? Тогда наняли бы частных телохранителей.
— Обязательно. Обращусь в агентство «Чагчаран», — пошутил Дронго, — кажется, там есть подходящие кандидаты.
— Утром буду вас ждать у тюрьмы.
Дронго положил трубку и снова принялся за работу. От напряжения и усталости слипались глаза. Но полученные результаты были ошеломляющими, и сон как рукой сняло.
— Неужели такое возможно? — прошептал он, потянувшись к телефону, но тут же убрал руку.
— Еще не время, — подумал Дронго, — пожалуй, мне предстоит сыграть самую интересную в моей жизни партию.
Этой ночью он спал в гостиной. Спал, как всегда, чутко и скорее почувствовал, чем услышал, когда в первом часу ночи в гостиную вошла мать Вейдеманиса. Она поправила на нем одеяло и, наклонившись, поцеловала в голову. Затем вышла, а он еще долго не мог уснуть, понимая, в каком состоянии сейчас эта старая женщина. В пятом часу утра его разбудило какое-то движение за дверью. Он догадался, что это Галина. Она почему-то не входила, а он прислушивался к биению собственного сердца. Как быть, если она войдет? Как отказать женщине после всего, что с ней случилось? В то же время он не хотел ее обманывать. Она была прекрасным товарищем, но не волновала его как женщина. А притворяться он не умел. Только бы она не вошла. И, словно угадав его мысли, Галина тихонько вернулась к себе.
Дронго снова заснул. Вот уже много лет он каждую ночь видел сны. И хорошо их помнил. Сны были необычные, даже несколько странные, и Дронго их записывал в блокнот с изображением панды, который купил специально для этой цели.
Утром он поднялся раньше всех, быстро побрился, принял душ, выпил чашку чая и уже в восемь часов вышел из дома, чтобы в половине девятого встретиться с Романенко возле тюрьмы. Наступило двенадцатое мая.
— Как вы думаете, почему я соглашаюсь на ваши невероятные предложения? — спросил Романенко у Дронго.
Они сидели в одной из комнат тюрьмы, ожидая, когда приведут Хатылева.
— Может быть, вам просто нравится со мной соглашаться, — пошутил Дронго.
— Прекратите, — отмахнулся Романенко, — я серьезно.
— Я тоже серьезно. Надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь вам помешать. Скорее пытаюсь помочь.
— С кем вы встречались десятого числа? — вдруг спросил Романенко.
— А почему вы спрашиваете?
— Разное говорят, — сказал Романенко, — одни утверждают, что вы встречались с Генеральным прокурором, другие — что с директором ФСБ. Третьи — что с главой президентской администрации. А мо-жет быть, с самим президентом?
— Откуда такие слухи?
— Не знаю. Все считают, что вы выполняете чье-то задание. Лично меня просил о сотрудничестве Генеральный прокурор, но, насколько мне известно, с вами он не встречался.
— Я вообще ни с кем не встречался, — сказал Дронго, — если не считать генерала Потапова из ФСБ, моего старого знакомого.
— Возможно, это лишь слухи, — сказал Романенко.
В это время ввели Хатылева.
— Садитесь, Хатылев, — сказал Романенко, когда конвоир вышел, — нам нужно с вами поговорить.
— Я подам жалобу прокурору, — заявил Хатылев, усаживаясь на стул, — ваша сотрудница избила меня при задержании.
— Не валяйте дурака, — сказал Дронго, — во-первых, вас избила не сотрудница Романенко. Он следователь прокуратуры, а она майор милиции. Во-вторых, она ваша близкая знакомая, и у нее были на то причины сугубо личного характера. И наконец, в-третьих, советую вам не подавать такой жалобы. Сокамерники могут это истолковать по-своему, мол, вы не мужчина, если позволили женщине себя избить, и сами знаете, что в этом случае будет.
— Нет, — испуганно сказал Хатылев, — не нужно ничего говорить. Я не буду подавать жалобы.
— Прежде чем вас передадут сотрудникам ФСБ, — продолжал Дронго, — хочу задать вам несколько вопросов. Кто, кроме Попова, с вами встречался? Только без вранья.
— Очеретин и Шпицын. Я вам все рассказал. Больше я никого не знаю.
— Вы умный человек, Хатылев, — сказал Дронго, — хотя и подлец. Так что подумайте и постарайтесь вспомнить, как вел себя Попов, когда возникала непредвиденная ситуация. Сразу говорил, что надо делать, или спустя некоторое время?
— Сразу он никогда ничего не говорил. Был очень осторожен. Указания давал только на следующий день. По телефону. В лучшем случае через несколько часов.
— Все ясно. — Дронго переглянулся с Романенко. — Теперь вспомните свой разговор с ним о Галине Сиренко. Где он происходил? У него дома?
— Нет. В какой-то полутемной квартире.
— Вы уверены, что он был там один? И почему в темной? Свет отключили?
— Не знаю. Горели только светильники, шторы были задернуты. Я подумал, что так и надо, и ни о чем не стал спрашивать.
— А когда вы узнали про Труфилова? При каких обстоятельствах Галина вам про него рассказала? — спросил Дронго.
— Я скажу, только вы ей не говорите.
— Не буду. Не ради такого мерзавца, как вы, а ради нее, чтобы не нервничала.
— В постели, — выдавил Хатылев, — она всегда откровенничала в постели.