Рогов выступил неудачно. Главный свидетель Труфилов был мертв, а боевики Чиряева почти поголовно отказались давать против него показания. Так что Рогов приводил уже всем известные факты причастности Истребителя к преступным группировкам, без каких-либо убедительных доказательств.

На некоторые вопросы судей он вообще не мог ответить конкретно. Зато Чиряев, заранее подготовленный адвокатами, отвечал в высшей степени убедительно. В перерыве судебного заседания Тумасов, радостно блестя глазами, подошел к подзащитному.

— Кажется, все в порядке, — сказал он, — мой немецкий коллега считает, что можно готовить деньги. Тебя не выдадут Москве и отпустят под залог.

— Может быть, меня отпустят без залога? — спросил Чиряев.

— Ты с ума сошел, — взволнованно произнес адвокат. — Даже под залог тебя отпустят с трудом.

— Но в этом случае мне понадобятся деньги, — мрачно сказал Чиряев, — много денег.

— Предпочитаешь отправиться под конвоем в Москву? — разозлился Тумасов. — Иногда тебя совершенно невозможно понять.

— Ладно, — отмахнулся Чиряев, — делай как знаешь. Если надо, заплатим залог. Только бы меня не выдавали Москве. Крутись как хочешь, но чтобы сегодня в этом деле была поставлена точка.

— Я и так делаю все, что в моих силах.

В этот момент Рогову, находившемуся в другом конце зала, позвонил Романенко.

— Как у вас дела? — спросил он.

— Плохо, — признался Рогов, — у него блестящие адвокаты. И немецкий, и наш Тумасов. Мы вместе с приехавшим со мной прокурором пытаемся объяснить суду, кто такой Чиряев. Но они не очень-то нам верят. Без убедительных доказательств в Европе невозможно обвинять человека. А все наши доказательства основаны на показаниях Труфилова. Мы не успели перестроиться, кто думал, что все так получится.

— Не волнуйтесь, — успокоил его Романенко, — ничего страшного, пусть все идет своим чередом.

— А если суд нам откажет? — удивился Рогов.

— Как-нибудь переживем.

— Всеволод Борисович, — еще больше удивился Рогов, — вы сами говорили, как важно привезти Чиряева в Москву, чтобы он дал показания против Ахметова. А теперь, похоже, изменили свое мнение. Что случилось?

— Ничего особенного. Тут один человек хочет с вами поговорить.

Рогов услышал голос Дронго.

— Добрый день, не переживайте. Мы продумали два варианта действий: один, если Чиряева выдадут, другой — если откажут в выдаче.

— Удивительный вы человек, — улыбнулся Рогов, — похоже, у вас есть варианты на все случаи жизни. Как нам вести себя дальше? Не настаивать на его выдаче?

— Конечно, настаивайте, — сказал Дронго, — чтобы адвокаты не разгадали нашей тактики. Мы и в Берлине можем сделать жизнь Чиряева не очень приятной.

— Спасибо, что успокоили, — засмеялся Рогов, — все понял.

На этом разговор закончился.

Рогов не стал говорить в суде о показаниях двух боевиков Чиряева, свидетельствовавших против него. Изумленный Тумасов приписал это своему адвокатскому мастерству: другая сторона, видимо, поняла, что он сможет легко опровергнуть и эти свидетельские показания, якобы полученные под пытками. Немецкие судьи были убеждены, что в российских тюрьмах и колониях заключенные подвергаются пыткам и издевательствам.

И в какой-то мере они были правы, считая пыткой само пребывание заключенного в переполненной камере, рядом с туберкулезными больными, или в сибирском лагере, где по деревянным баракам гуляет ледяной ветер. Однако в России понятие о пытках было совсем другое. В стране, где несколько миллионов человек содержались в зонах, где преступность побила все мировые рекорды, сокамерники, а главное, сами сотрудники милиции позволяли себе действия, никак не согласующиеся с понятием западноевропейцев о гуманности.

После второго перерыва стало ясно, что Чиряева не выдадут российской стороне. Рогов уже ни на чем не настаивал, прилетевший с ним прокурор вообще молчал, представляя себе, как его будет распекать начальство за неудачу. К вечеру судьи единогласно приняли решение отказать российской стороне в выдаче Евгения Чиряева и освободить его под залог в триста пятьдесят тысяч долларов.

Судьи еще не разошлись, когда Тумасов бросился обнимать Чиряева, а сидевшие в зале чиряевские боевики преподнесли ему цветы. Подруга одного из них, экзальтированная дамочка, даже прослезилась. В зале царила эйфория. Бандиты и сам Чиряев благодарили обоих адвокатов. И только Рогов с прокурором стояли грустные.

Чиряев на радостях подмигнул Рогову, а прокурор, едва сдерживая ярость, процедил сквозь зубы:

— Я бы этого мерзавца собственными руками удавил.

— Не стоит, — возразил Рогов. — Напрасно Чиряев радуется. Думает, все неприятности позади. Не знает, что они только начинаются. В его судьбу вмешался человек, от которого ему не уйти. Для Чиряева было бы лучше, если бы его выдали Москве.

— Что вы имеете в виду? — не понял прокурор.

— Видите ли, кроме человеческого, есть еще и суд божий. Но Чиряеву он не поможет. Бог, возможно, и простил бы его, но человек, о котором я говорю, никогда не простит. И не остановится на полпути. Поэтому мне даже жалко этого негодяя.

Он улыбнулся и тоже подмигнул Чиряеву, не понимавшему, чему так радуется майор ФСБ.

Москва. 12 мая

Вадим, о котором говорил брат хозяина квартиры, оказался владельцем небольшого артистического кафе, находившегося в центре города, заведения достаточно популярного и модного. Здесь собиралась молодежь, иногда заходили известные актеры, эстрадные певцы, режиссеры, художники. Словом, в этом богемном уголке Москвы непосвященные были нежеланными гостями. Милиция подозревала, что здесь приторговывают легкими наркотиками, но проверки никаких результатов не дали. Создавалось впечатление, что кто-то предупреждал владельца о возможном появлении милиции.

Кафе еще не открылось, когда туда приехали Романенко и Дронго. Но хозяин уже был на месте, придирчиво проверяя работу обслуживающего персонала. Кафе открывалось обычно под вечер и функционировало до утра. Вадим принял их в своем кабинете, обитом красным шелком и панелями из березы. Он сидел в вертящемся кресле, поворачиваясь из стороны в сторону. Бросались в глаза его ярко-зеленая рубаха и крест на груди. С его прыщавого лица не сходило выражение самовлюбленности. Большие деньги, красивые девочки и полезные связи придавали ему уверенность. В правом ухе у него красовалась серьга. На левой руке поблескивал золотым циферблатом «Ролекс». На овальной формы столе не было ничего, кроме массивной бронзовой пепельницы. На другом столе, слева от владельца кафе, стояли компьютер и несколько телефонов.

— Вы хотели меня видеть? — небрежным тоном произнес Вадим, даже не поднявшись, когда они вошли.